Сыновья

— А куда мы поедем? — спросил Леонов у Николаева.

Алексей вопросительно посмотрел на Роберта. Торн перевела ему вопрос. Роберт спросил:

— В Америку хотите?

— Далеко… — задумчиво сказал Леонов.

— Тогда поезжайте в Англию, — предложил Миллер.

Леонов в смятении смотрел на Николаева.

— А может, рискнуть в Англию? Все-таки Европа…

— Давайте, ребята, решайте, не пожалеете, — Миллер волновался.

— Ну так что, в Англию? — спросил Николаев.

— А была не была! Давай!

— Ну вот и прекрасно, — по-русски сказал Роберт. И тут же деловито обратился к Леонову: — Как думаете, кто из ваших следующий согласится?

— Выждите дней пять-шесть, сами попросятся. — Антон произнес эту вынужденную фразу, а у самого даже сердце заболело от обидных слов в адрес своих товарищей, которые через несколько дней ринутся в бой за свободу.

Дальше все пошло стремительно. Тут же явились два душмана с приспособлениями и в считанные минуты сняли с них кандалы, наручники и цепи. Непривычно легкими стали руки и ноги.

Через полчаса парни в закрытом джипе в сопровождении Миллера и трех автоматчиков ехали к городу. Леонов спросил у Миллера:

— Куда мы едем?

— В Пешавар. Там приведем вас в нормальный человеческий вид и оформим документы.

— Долго это протянется? — весь напрягшись, спросил Николаев.

— Думаю, пару дней, не больше.

Где-то на окраине машина въехала в большой двор, обнесенный высоким дувалом. Во дворе стояло четыре дома. Ребят ввели в одноэтажное здание. В раздевалке, у входа в душевую, Миллер ткнул пальцем в одежду и, еле скрывая отвращение, сказал:

— Бросьте в угол это тряпье, его заберет слуга и сожжет. А вы идите мойтесь.

Когда он выходил, ребята успели увидеть двух автоматчиков с той стороны дверей.

— Охраняют, — тихо промолвил Николаев, стаскивая с себя лохмотья.

— А ты что думал? — ответил Леонов. Он вывернул карман и поспешно развязал тесемку. — Видишь, даже окон нет, чтобы не рванули такие, как мы с тобой.

Боясь, что их подслушивают, ребята не вели разговор о настоящих своих делах. Перед ними сейчас стояла важная проблема: куда спрятать письмо. Оба отчаянно цеплялись глазами за каждую деталь, но ничего подходящего не находили. Тогда Леонов заглянул в душевую. Четыре отделения, деревянная скамья, на стене крючки для полотенцев, а над ними — маленькая полочка. На нее-то и положил сложенное во много крат письмо. И вовремя. Только Леонов вернулся в раздевалку, как вошли двое. Они принесли одежду и большие махровые простыни. Эти же двое молча бросили в картонный ящик лохмотья и вышли. Ребята направились в душевую, куда манила их вода.

Дверь из раздевалки приоткрылась, и показался Миллер. В руках он держал какой-то большой флакон.

— Ребята, возьмите жидкость от вшей. Хорошенько вымойте голову и все тело. Вшей и в помине не останется, — весело сказал он и добавил — И не забудьте, вас ждет вкусный обед.

После душа с удовольствием надели чистое белье, шорты и легкие льняные рубашки. Тело было легким, чувствовали себя так, словно заново родились.

Их вкусно накормили. Но много есть не дали. Миллер пояснил:

— У вас организмы истощены, наедаться опасно.

Потом их отвели на другую половину, где были спальные комнаты. Миллер спросил:

— Вам каждому отдельную комнату давать или будете вдвоем в одной комнате?

Парни попросились в одну! Их привели в просторную комнату с двумя кроватями, застеленными белоснежными простынями. Леонов сунул под матрац письмо, и только они улеглись на койки, как сразу же нагрянул сон.

СОБРАНИЕ

Ребята из клуба воинов-интернационалистов пригласили Веру Федоровну на собрание. Оно было назначено на семь часов вечера, и Вера Федоровна после работы сразу же направилась в клуб.

Собрание шло бурно. Далее Павел Чайкин, который на днях выписался из госпиталя, пришел. Ребята выступали один за другим и с гневом говорили об Алефине, Не стесняясь критиковали и себя за близорукость.

Вера Федоровна хотела выступить, но ее, когда она уже готовилась поднять руку, опередил Чайкин. Он даже не просил слова, а встал и на костылях прошел вперед, к тому месту, откуда все выступали. Лицо его было бледным, и трудно было понять, то ли это от того, что он лежал в госпитале, то ли от волнения. Заговорил он спокойно и тихо, но постепенно его голос становился все громче и увереннее: