Сыновья

— Бросьте, вы! Что вы из себя строите невинных ягнят. Я консультировалась у юриста. Он мне пояснил, что авторов этих анонимок следует привлечь к судебной ответственности за клевету. Почерковедческая экспертиза даст заключение: ваш ли это почерк. И если это не ваших рук дело, то потребуйте сделать экспертизу.

— Мы не хотели заходить так далеко, — пробормотал Жукин. — Нам в милиции сказали, что главное — это ваше заявление, на этом все и кончится.

— Сереженька, дай мне, пожалуйста, лист бумаги и ручку.

— Мама, — растерялся Сергей, — ты что, хочешь написать такое заявление?

Сергей молча пожал плечами и вынес бумагу и ручку. В углу прихожей стоял небольшой столик для телефона. Вера Федоровна отодвинула аппарат в сторону, и, стоя, начала писать: «Начальнику милиции. Я, Коблик В. Ф., не имею никаких претензий к моим соседям: Жукину Павлу Степановичу, его жене Нине Николаевне и их сыну Солдунову Николаю Афанасьевичу. В то же время, настоятельно прошу найти того, кто писал на мою семью анонимки, и привлечь их к строгой ответственности в соответствии с нашими законами».

Подписав заявление, Вера Федоровна протянула его Жукину.

— Вот, пожалуйста. Я написала, что к вам претензий не имею.

Жукин и Солдунов начали читать. Вера Федоровна наблюдала, как постепенно вытягивались и темнели их лица.

Прочитав, они растерянно пробормотали что-то и тут же ушли.

Вера Федоровна молча улыбнулась. Сергей, закрыв дверь, сказал:

— Дипломат ты у меня. Интересно, как они выкрутятся из этой истории?

— А никак. Увидишь, завтра или послезавтра прибегут снова. Им же некуда деваться.

Вера Федоровна как в воду глядела. На следующий день утром во дворе ее дожидался Жукин. С жалкой улыбкой он предложил:

— Вы не будете возражать, если я вас немного провожу? Мне надо с вами поговорить.

Не отвечая, Вера Федоровна зашагала дальше. Жукин пошел рядом.

— Вера Федоровна, я не мог быть вчера с вами до конца откровенным. Разговор был настолько деликатным, что присутствие вашего сына не позволяло мне рассказать вам все. — Он деланно вздохнул. — Вы не представляете, как мне тяжело. Вы же знаете, что Николай мне не родной сын. Так вот… — Жукин сделал многозначительную паузу. — Анонимки писал он. В милиции же нас обвинили обоих. Что мне оставалось делать? Сказать правду, значит, разрушить семью. Вот и приходится молча терпеть все это. Но в то же время, если напишут мне на работу, то прощай карьера. Поэтому у меня один выход: просить вас спасти и семью, и лично меня от позора.

Вере Федоровне было неприятно его. слушать.

— В этих грязных делах я вам не помощница. Вот мы и пришли. До свидания. — И направилась к подъезду огромного здания.

Прошло два часа, и вдруг Вере Федоровне сообщили, что ее спрашивает какой-то молодой человек.

«Сережа, — подумала она, устремляясь вниз к вахтеру. — Что случилось?»

Внизу стоял… Солдунов.

Маслянистые глаза угодничьи улыбались.

— Вера Федоровна, вы меня извините, но я решил поговорить с вами один на один. Если можно, то выйдем на улицу?

— Некогда мне, — холодно сказала Коблик. — Слушаю вас.

Они отошли в сторонку, чтобы не мешать проходить людям.

— Вера Федоровна, вы же знаете, что Павел Степанович мой отчим. Все, что есть у нас дома: и телевизор, и мебель, и магнитофон, и холодильник — все это купили благодаря ему. Поэтому мы с мамой полностью зависим от него. И вот такие неприятности. Вызывают его и меня в милицию, говорят, что мы писали на вас заявления.

— Ну предположим, не заявления, а анонимки, — поправила его Коблик.

— Да-да, анонимки. А на самом деле писал их Павел Степанович. И скажи я об этом, то он тут же расправится со мной и с мамой, уйдет от нас… Павел Степанович требует, чтобы я на себя взял это дело. Но вы же сами знаете, что со мной тогда будет.

— Я не знаю, что будет с вами, — жестко сказала Вера Федоровна. — Я знаю другое: подлость должна быть наказана. Скажите, а ваш Павел Степанович знает, что вы пошли ко мне?

— Нет, что вы! Я решил втайне от него повидаться с вами. Вера Федоровна, напишите в милицию о том, что ко мне не имеете претензий.

— С какой стати я буду это делать? Милиция мне еще не сообщила, кто писал эту клевету. Вот когда сообщит, тогда и буду думать. Извините, мне надо работать. — И она направилась к лифту.

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ СНОВА РЯДОМ СТОЯТ

Коблик тоскливо смотрел через зависшую пыль на красноватый диск солнца, которое уже опускалось за вершины западных гор. Пользуясь короткой передышкой, он быстро снарядил последними патронами магазин.

— Что, кончаются «орешки»? — спросил Леонов, глядя в сторону камней, где снова зашевелились душманы, в который раз готовясь к очередной атаке.

— Да, полрожка осталось.

— Патрончик-то оставь один, лучше всего в отдельный магазин вставь. А я для себя эту штучку оставил. — Он показал на лежавшую рядом гранату. — В себя из пулемета трудно стрелять.

Коблик поймал себя на мысли, что ведут они разговор о своей смерти как об обычном деле.