Сыновья и любовники

Эдгар согласился. Он обладал приятным тенором и любил разучивать песни, которым его мог научить друг, а потом пел во время разъездов. У Пола был плохонький баритон, зато хороший слух. Однако пел он тихонько, боялся, Клара услышит. Эдгар ясным тенором повторял каждую строчку. Время от времени они оба принимались чихать, и сперва один, потом другой бранили свою лошадь.

Мириам мужчины раздражали. Так немного им надо, чтобы развлечься, даже Полу. Ей казалось, с ним совсем не вяжется, что какой-нибудь пустяк может всецело его поглотить.

Когда они кончили, настало время пить чай.

– Что это за песня? – спросила Мириам.

Эдгар сказал ей. Разговор перешел на пение.

– У нас бывает так весело, – сказала Кларе Мириам. Миссис Доус неторопливо и с достоинством поглощала пищу. При мужчинах она делалась надменной.

– Ты любишь слушать, когда поют? – спросила ее Мириам.

– Только если поют хорошо, – сказала она.

Пол, разумеется, покраснел.

– То есть если голос первоклассный и отшлифованный? – спросил он.

– По-моему, нечего думать о пении, если голос не отшлифован, – сказала она.

– С таким же успехом можно сказать – пока человек не отшлифовал свой голос, он не вправе разговаривать, – возразил Пол. – Люди ведь обычно поют для собственного удовольствия.

– А другим людям это, возможно, не нравится.

– Тогда пускай эти другие люди обзаведутся пробками для ушей, – возразил Пол.

Мальчики рассмеялись. И стало тихо. Пол густо покраснел и ел в молчании.

После чая, когда все мужчины, кроме Пола, ушли, миссис Ливерс сказала Кларе:

– И вы теперь счастливее?

– Несравненно.

– И удовлетворены?

– Да, потому что свободна и ни от кого не завишу.

– И ни по чему не тоскуете? – мягко спросила миссис Ливерс.

– Со всем этим я распрощалась.

От этого разговора Полу стало сильно не по себе. Он поднялся.

– Потом оказывается, что вечно спотыкаешься как раз о то, с чем распрощался, – сказал он. И пошел к коровникам. Каким же остроумным он себя чувствовал, и его мужская гордость торжествовала. Он шел по выложенной кирпичом дорожке и насвистывал.

Немного погодя к нему пришла Мириам; спросила, пойдет ли он на прогулку с ней и с Кларой. Они отправились к стреллейской мельнице. Шли вдоль ручья со стороны Ивовой фермы и, глядя через просеку на краю леса, где под щедрыми лучами солнца пламенела розовая смолевка, за стволами деревьев и тонкими ветвями орешника увидели – человек ведет через канавы рослого гнедого жеребца. Казалось, огромный рыжий конь медленно движется в романтическом танце средь зеленого марева орешника все дальше в тень, будто в далеком прошлом, среди вянущих колокольчиков, что могли бы

расцвести для Дейрдре или Изулт18.

Все трое стояли зачарованные.

– Быть бы рыцарем, – сказал Пол, – и раскинуть бы здесь шатер. Вот бы красота.

– И заточить нас в нем? – подхватила Клара.

– Да, – ответил он, – и чтоб вы пели со своими служанками, склонясь над вышиванием. А я нес бы ваше знамя – бело-зеленое с лиловым. И на моем щите

рядом с женщиной-воительницей были бы вытеснены буквы ОПЖС19.

– Вы, конечно, сражались бы за женщину куда охотней, чем дали бы ей самой сражаться за себя, – сказала Клара.

– Несомненно. Когда она сама за себя сражается, она точно собака перед зеркалом – ее приводит в ярость собственная тень.

– А зеркало – это вы? – презрительно усмехнулась Клара.

– Или тень, – ответил он.

– Боюсь, вы чересчур умны, – сказала она.

– Что ж, а вам я предоставлю быть добродетельной, – со смехом возразил он. – Будьте добродетельной кроткой девой, а уж мне позвольте быть умным.

Но Клара устала от его легкомыслия. Глядя на нее, Пол вдруг заметил, что, когда она вскидывает голову, лицо у нее становится не презрительное, а несчастное. Сердце его исполнилось нежности ко всем. Он повернулся и мягко заговорил с Мириам, на которую до тех пор не обращал внимания.

На краю леса они повстречали Лимба; худощавый, загорелый сорокалетний человек этот арендовал стреллейскую мельницу и превратил ее в животноводческую ферму. Он небрежно, словно бы устало держал недоуздок могучего жеребца. Все трое остановились, давая ему перейти по камням первый ручей. Пол с восхищением смотрел, как пружинисто ступает громадный конь, олицетворение неисчерпаемой мощи. Лимб остановился перед ними.

– Скажите отцу, мисс Ливерс, три дня назад его телята сломали нижний забор и разбежались, – сказал он странным тонким голосом.

– Который забор? – робко спросила Мириам.

Огромный конь тяжело дышал, рыжие бока ходили ходуном, голова опущена, из-под холки подозрительно смотрят великолепные глазищи.

– Пройдемте немного, – ответил Лимб, – и я вам покажу.

Фермер со своим жеребцом пошли впереди. Жеребец отскакивал вбок, так что тряслись белые «щетки» над копытами, и вид у него был испуганный, как когда переходил ручей.

– Брось дурачиться, – любовно сказал коню хозяин.

Небольшими прыжками жеребец поднялся на берег, потом, разбрызгивая воду, картинно перешел второй ручей. Клара шла с какой-то мрачной беззаботностью и глядела на него то ли завороженно, то ли презрительно. Лимб остановился и показал на забор под ивами.