Сыновья и любовники

Меж Тем у нее снова должен был появиться ребенок, плод этой мирной передышки и нежности между отдаляющимися друг от друга родителями. Полу было семнадцать месяцев, когда родился этот четвертый ребенок. Это тоже был мальчик, пухленький, бледный, тихий, с мрачными синими глазами и опять с причудливо, слегка нахмуренными бровями. Был он белокурый и крепенький. Узнав, что она в положении, миссис Морел огорчилась из-за соображений материальных и оттого, что не любила мужа, но не из-за самого ребенка.

Его назвали Артуром. Очень он был хорошенький, с копной золотых кудрей, и с самого начала всем предпочитал отца. Миссис Морел радовалась, что он любит отца. Стоило ему заслышать отцовы шаги, и он тотчас протягивал руки и радостно гукал. И если Морел оказывался в хорошем настроении, он сразу же отзывался своим громким, густым голосом:

– Ну что, мой красавец? Сейчас, сейчас к тебе приду.

И как только он снимал шахтерскую фуфайку, миссис Морел заворачивала дитя в фартук и отдавала отцу.

– Ну, на что он похож! – восклицала она иной раз, отбирая малыша, лицо которого было перепачкано от отцовских поцелуев и тетешканья. И Морел весело смеялся.

– Мой ягненочек – маленький углекоп! – восклицал он.

И эти минуты, когда малыш примирял ее с отцом, были теперь счастливейшими в ее жизни.

Меж тем Уильям все рос – высокий, сильный, бойкий, тогда как Пол, всегда довольно хрупкий и тихий, оставался худеньким и как тень семенил за матерью. Обычно живой и внимательный, он иногда впадал в уныние. Тогда мать находила трех-четырехлетнего мальчика на диване, в слезах.

– Что случилось? – спрашивала она и не получала ответа. – Что случилось? – настаивала она, начиная сердиться.

– Не знаю, – всхлипывал малыш.

Тогда она пыталась вразумить его или развлечь, но тщетно. В таких случаях она приходила в отчаянье. Тогда отец, всегда нетерпеливый, с криком вскакивал со стула:

– Пускай замолчит, не то я выбью из него дурь.

– Только посмей, – холодно говорила мать. И уносила малыша во двор, усаживала в детский стульчик и говорила: – Теперь плачь, горе ты мое!

И там он либо заглядится на бабочку на листьях ревеня, либо поплачет-поплачет да и уснет. Приступы эти бывали нечасто, но омрачали сердце матери, и она обращалась с Полом иначе, чем с другими детьми.

Вдруг однажды поутру, когда она смотрела в долину Низинного в ожидании молотильщика, кто-то ее окликнул. Оказалось, это коротышка миссис Энтони в неизменном коричневом плисовом платье.

– Слышьте, миссис Морел, хочу сказать вам словечко про вашего Уилли.

– Вот как? – отозвалась миссис Морел. – Что такое случилось?

– Раз парень кинулся на другого парня и рубаху ему изодрал, надо его поучить, – сказала миссис Энтони.

– Ваш Элфрид не моложе моего Уильяма, – сказала миссис Морел.

– Хоть бы и так, а все одно, по какому такому праву он ухватил моего за ворот да и разодрал вчистую.

– Ну, я своих ребят не порю, – сказала миссис Морел, – а и порола бы, сперва послушала бы, что они сами скажут.

– Получали б хорошую выволочку, может, были б получше, – огрызнулась миссис Энтони. – Вон ведь до чего дошло, нарочно воротник изодрал…

– Уж, наверно, не нарочно, – сказала миссис Морел.

– Выходит, я вру! – закричала миссис Энтони.

Миссис Морел пошла прочь, закрыла за собой калитку. А когда взяла кружку с закваской, рука у нее дрожала.

– Вот погодите, ваш хозяин узнает, – крикнула ей вдогонку миссис Энтони.

В обед, когда Уильям покончил с едой и собрался опять уходить – ему было уже одиннадцать, – мать сказала:

– Ты за что разорвал Элфриду Энтони воротник?

– Когда это я порвал ему воротник?

– Когда, не знаю, но его мать говорит, ты разорвал.

– Ну… вчера… но он был уже рваный.

– Но ты порвал еще больше.

– Ну, мы играли в орехи, и я попал семнадцать раз… и тогда Элфи Энтони говорит:

Адам и Ева и Щипни
Пошли купаться,
Возьми вдвоем и утони,
Кто ж спасся?

– Я и говорю: «Щипни», и щипнул его, а он разозлился, схватил мою биту и бежать. Ну, я за ним, поймал его, а он увернулся, воротник и порвался. Зато я отобрал свою биту.

Уильям вытащил из кармана старый почерневший каштан на веревочке. Эта старая бита попала в семнадцать других бит на таких же веревочках и разбила их. Конечно же, мальчик гордился своей испытанной битой.

– И все-таки, сам знаешь, ты не имел права рвать его воротник, – сказала мать.

– Ну, мама! – возразил Уильям. – Я ж не хотел… воротник был старый, резиновый и все равно рваный.

– В другой раз будь поосторожней, – сказала мать. – Я бы не хотела, чтобы с оторванным воротником пришел ты.

– Вот еще, я ж не нарочно.

От ее упреков ему стало не по себе.

– Ну ладно… но будь поосторожней.

Уильяма как ветром сдуло, он был доволен, что ему не попало. И миссис Морел, которая терпеть не могла любые осложнения с соседями, подумала, что все объяснит миссис Энтони и делу конец.

Но в тот вечер Морел вернулся с шахты мрачнее тучи. Он стоял в кухне и сердито озирался, но сперва ничего не говорил.

– А где это Уилли? – спросил он наконец.