На другой день сучка появилась в заведении Джордана. То была дрожащая, жалкая крохотуля. Пола она не очаровала, слишком походила на мокрую тряпку, которая никогда не высохнет. Потом за ней зашел какой-то человек и стал отпускать грубые шуточки. Но Пэплуот кивком показал на Пола, и разговор продолжался sotto voce3
…Мистер Джордан еще только раз наведался поглядеть на работу Пола и подметил лишь один промах: мальчик положил ручку на конторку.
– Если собираешься стать конторщиком, суй перо за ухо. Перо за ухо! – А однажды сказал ему: – Ты почему горбишься? Поди-ка сюда. – Привел Пола к себе за стеклянную перегородку и снабдил его специальными подтяжками, которые не дают сутулиться.
Но больше Полу нравились девушки-работницы. Мужчины казались ему заурядными и довольно скучными. Они все ему нравились, но были не интересны. Маленькая проворная Полли, старшая над мастерицами нижнего этажа, увидела, что Пол завтракает на складе, и предложила что-нибудь ему сготовить на своей плитке. На другой день мать дала ему с собой еду, которую можно было разогреть. Он принес ее в милую, чистенькую комнату Полли. И скоро у них вошло в обычай обедать вместе. Приходя в восемь утра на фабрику, он относил свою обеденную корзинку к Полли, а когда в час спускался в подвал, обед был уже готов.
Был он невысокий, бледный, с густыми каштановыми волосами, неправильными чертами лица и пухлыми губами. Она же – точно маленькая пичужка. Он часто называл ее «заряночка». Хотя по природе довольно молчаливый, он, бывало, часами сидел и болтал с ней, рассказывал ей о своем доме. Девушки, все как одна, любили его слушать. Часто, когда он сидел на скамье и держал речь, они окружали его и весело смеялись. Иные из них находили его забавным парнишкой – такой серьезный и притом такой живой, веселый, да еще такой вежливый. Они все любили его, а он их обожал. В Полли он чувствовал родную душу. Потом шла Конни с ее рыжей гривой, цветущим личиком, журчащим голоском – она и в поношенном черном платьишке выглядела настоящей леди и привлекала романтическую сторону его натуры.
– Ты когда сидишь и наматываешь нитки, будто прядешь на прялке, – сказал он. – Так это красиво. Ты будто Элайн из «Королевских идиллий» Теннисона. Если б умел, я бы тебя нарисовал.
Она глянула на него и смущенно покраснела. А потом он сделает набросок, который очень ему понравится: Конни сидит на табурете за прялкой – рыжая грива рассыпалась по черному выцветшему платьишку, красные губы сомкнуты и неулыбчивы – и наматывает алую нить с мотка на катушку.
Бесстыжей хорошенькой Луи, которая не упускала случая его поддеть, он обычно отвечал шуткой.
Эмма была не очень-то красива, немолода и снисходительна. Она охотно до него снисходила, и он был не против.
– Как ты закрепляешь иголки? – спрашивал он.
– Уходи и не мешай.
– Но мне надо знать, как закрепляют иголки.
Она продолжала упорно вертеть ручку машинки.
– Тебе еще много чего надо знать, – отвечала она.
– Вот и скажи, как вставляют иглу в машинку.
– Ну и мальчишка, до чего надоедливый! Вот смотри, как это делается.
Пол внимательно приглядывался. Вдруг раздался свисток. И тут же появилась Полли и отчеканила:
– Мистер Пэплуот интересуется, долго еще ты будешь тут любезничать с девушками?
Пол кинулся вверх по лестнице, кинув на ходу «до свиданья!», а Эмма оскорбленно выпрямилась.
– Я-то и не думала приваживать его к машинке, – сказала она.
Обычно, когда в два часа работницы возвращались с обеда. Пол бежал наверх, в отделочную к горбунье Фанни. Пэплуот появлялся без двадцати три, не раньше, и часто заставал своего помощника у Фанни – Пол сидел подле нее и болтал, или рисовал, или пел вместе с девушками.
Нередко, с минуту поколебавшись, Фанни запевала. Было у нее красивое контральто. Все хором подтягивали, и получалось хорошо. Со временем Пол уже безо всякого стеснения сидел в отделочной с полудюжиной молодых работниц.
Кончится песня, и Фанни, бывало, скажет:
– Знаю я вас, смеялись надо мной.
– Еще чего! – воскликнет кто-нибудь из девушек.
Однажды помянули рыжие волосы Конни.
– На мой вкус, у Фанни волосы получше, – сказала Эмма.
– Нечего надо мной потешаться, – сказала Фанни и густо покраснела.
– А я и не думала. А только у ней и впрямь волосы больно хороши. Пол.
– Тут прелесть в цвете, – сказал он. – Этот холодноватый цвет земли, и при этом с блеском. Как вода в болоте.
– Господи! – со смехом воскликнула одна из девушек.
– Вечно обо мне худое скажут, – промолвила Фанни.
– Да ты приглядись. Пол, – серьезно сказала Эмма. – Вона какие красивые. Если он хочет рисовать, пускай посмотрит, распусти волосы, Фанни.
Фанни и рада бы распустить волосы, да стеснялась.
– Тогда я сам распущу, – сказал парнишка.
– Ну что ж, если тебе хочется, – сказала Фанни.
И Пол осторожно вытащил шпильки из тяжелого узла, и волна волос, сплошь темно-каштановая, скатилась по горбу.
– Какие чудесные и как много! – воскликнул он.
Девушки смотрели на них. Тихо стало в комнате. Юноша встряхнул волосы, до конца распустив узел.
– Великолепно! – сказал он, ощутив их аромат. – Бьюсь об заклад, они дорогого стоят.