Сыновья и любовники

– Мордастик, милый, подай мне носовой платок, – сказала она, сложив губки будто для поцелуя и тем особым тоном, как если б они были сейчас одни, отчего все остальные почувствовали себя лишними. Молодая особа, видно, не считала их за людей; так не стесняются при кошках или собаках. Уильям поморщился.

В Стритеме мисс Уэстерн в таком семействе чувствовала бы себя знатной дамой, которая снизошла до людей низкого звания. Ее теперешнее окружение казалось ей черной костью, рабочее сословие – и все тут. Как к ним приспособиться?

– Я схожу, – сказала Энни.

Мисс Уэстерн и бровью не повела, будто к ней обратилась прислуга. Но, когда девушка вернулась с носовым платком, она очень мило сказала ей «О, благодарю вас!».

Она сидела и рассказывала про обед в поезде – до чего он был жалкий, говорила о Лондоне, о танцах. На самом же деле чувствовала себя не в своей тарелке и болтала со страху. Морел все это время сидел и, попыхивая трубкой, туго набитой грубым табаком, глядел на нее и слушал ее бойкие лондонские речи. Миссис Морел, приодевшаяся, в лучшей своей блузе черного шелка, спокойно, негромкими словами поддерживала разговор. Все трое детей сидели вокруг и молча восхищенно слушали. В их глазах мисс Уэстерн была истинная принцесса. Ради нее вынуто все самое лучшее – лучшие чашки, лучшие ложки, лучшая скатерть, лучший кофейник. Они думали, ей это покажется настоящей роскошью. Она же, непривычная к такому окружению, не могла понять, что это за люди, не знала, как с ними держаться. Уильям шутил, но и ему было немного неловко.

Около десяти он сказал невесте:

– Ты не устала?

– Пожалуй, – ответила она, сразу перейдя на совсем особый тон и склонив голову набок.

– Я зажгу ей свечу, мама, – сказал он.

– Хорошо, – ответила мать.

Мисс Уэстерн встала, протянула руку хозяйке дома.

– Спокойной ночи, миссис Морел, – сказала она.

Пол подсел к кипятильнику, налил воды в глиняную бутыль из-под пива. Энни закутала бутыль в старую шахтерскую рубашку из фланели и на прощанье поцеловала мать. Ей предстояло делить комнату с гостьей – другого места в доме не оказалось.

– Обожди минутку, – сказала миссис Морел дочери. И Энни села, держа в обнимку бутыль с горячей водой. Ко всеобщему смущенью, мисс Уэстерн каждому пожала руку и лишь после этого ушла, следуя за Уильямом. Через пять минут он уже снова был внизу. Он как-то приуныл, а почему – и сам не знал. Пока все, кроме него и матери, не пошли спать, он почти не разговаривал. А теперь он встал на каминный коврик, привычно расставил ноги и нерешительно произнес:

– Ну, мам?

– Ну, сын?

Мать села в кресло-качалку, ощущая непонятную обиду за него и унижение.

– Она тебе нравится?

– Да, – не вдруг ответила миссис Морел.

– Она пока стесняется, мам. Ей непривычно. Здесь ведь не так, как у ее тетушки.

– Конечно, мой мальчик, и ей, должно быть, нелегко.

– Ну да. – Он вдруг нахмурился. – Хоть бы она так ужасно не важничала!

– Это только поначалу, мой мальчик. От неловкости. Это пройдет.

– Верно, мама, – с благодарностью согласился Уильям. Но чувствовалось, он все еще озабочен. – Знаешь, мам, она ведь не такая, как ты. Она несерьезная и думать не умеет.

– Она молода, мой мальчик.

– Да, и у ней не было хорошего примера. Ее мать умерла, когда она была совсем ребенком. С тех пор она живет с теткой, которую терпеть не может. А отец у нее гуляка. Никто ее не любил.

– Вот как! Что ж, тем больше ей нужна твоя любовь.

– А значит… придется ей многое прощать.

– Что ж такого ей надо прощать, мой мальчик?

– Не знаю я. Иногда она кажется пустой, но ведь надо помнить, некому было развить то хорошее, что в ней заложено глубже. И потом она от меня без ума.

– Это всякий видит.

– Но знаешь, мама… она… она не такая, как мы. Эти люди, среди которых она живет… у них, по-моему, другие устои.

– Не надо судить слишком поспешно, – сказала миссис Морел.

Но ему, видно, было неспокойно.

Однако утром он распевал и весело носился по дому.

– Привет! – крикнул он, сидя на лестнице. – Ты встаешь?

– Да, – слабо донесся ее голосок.

– Веселого Рождества! – прокричал он ей.

Из спальни донесся ее милый, звенящий смех. Но и через полчаса она еще не сошла вниз.

– Она тогда правда встала, когда сказала? – спросил Уильям сестру.

– Да, встала, – ответила Энни.

Он подождал немного, потом опять подошел к лестнице.

– Счастливого нового года, – сказал он.

– Спасибо, милый! – донесся издалека смеющийся голос.

– Поживей! – взмолился он.

Был уже почти час дня, а он все ждал ее. Морел, который всегда вставал еще до шести, глянул на часы.

– Ну и чудеса! – воскликнул он.

Все, кроме Уильяма, позавтракали. Опять он подошел к лестнице.

– Может, тебе послать туда пасхальное яичко? – крикнул он довольно сердито. Она в ответ лишь рассмеялась. Все ждали, что после столь долгих приготовлений их взорам предстанет нечто волшебное. Наконец она появилась, в блузке и юбке, и выглядела в этом наряде очень мило.

– Неужели ты и впрямь столько времени прихорашивалась? – спросил Уильям.

– Мордастик, милый, такие вопросы не задают, правда, миссис Морел?