Сыновья идут дальше

— И ты тоже поверил, товарищ Мильдик? И ты говоришь, как воронье газетное?

— Погодите, вас будут гнать! — не помня себя от ярости, вопил Мильдик.

— Хватит, хватит! — хмуро ответил Филипп. — Забирай плакаты и уходи, не заставляй меня, знаешь…

Мильдик взял плакаты, взял потертый дорожный мешок, с которым объехал весь мир, и, ни с кем не простившись, ушел из поселка.

6. Девушка без настоящей души

Она незаметно появилась в поселке еще зимой — в то время, когда отправляли отряды под Жлобин. Откуда она и кто — хорошо не знали, в те горячие дни некогда было узнавать. Звалась она Елена Маковецкая, но называть просила ее Линой.

Была она лет двадцати пяти, недурна собой. Но это не была красота, располагающая к себе. Была она вся какая-то жесткая, даже неприятная — высокая, тонкая, смуглая с пышными черными волосами. Волосы выбивались из-под рыжего лисьего малахая. Уродливее шапки не найти было. Лина носила ободранную кожаную куртку и жесткие высокие сапоги. Казалось, Лина нарочно шлепает в них по лужам, а на прохожих она глядела так, будто хотела сказать: «Ну, и по лужам! Ну, и что с того!»

С каждым Лина тотчас переходила на «ты», а рабочие не решались ей так сразу отвечать. Ее называли даже «барышней» и только погодя стали звать «товарищ Лина». А фамилию немногие запомнили.

Скоро она поехала с отрядом на финляндскую границу. Финские белогвардейцы теснили рабочие отряды и подвигались к столице. Уезжая на фронт, Лина вышла замуж за устьевского рабочего. Она и муж подписали особый договор. В договоре было сказано, что супруги добровольно устанавливают для себя испытательный срок на год. Были перечислены всевозможные причины развода. Они были сформулированы Линой точно и круто:

«…а) если жена выяснит, что муж слюнтяй и хлюпик, а не настоящий большевик… б) если на войне муж станет инвалидом, он поступает на попечение государства и не вправе требовать от жены ни забот, ни внимания, так как это будет связывать революционную активность жены… в) … г) … к) … м) брачные отношения отнюдь не исключают отдельной личной жизни супругов, ревность же и всякие связанные с ней вопросы, как например: «Где ты был? была? Кому пишешь?», исключаются абсолютно… о) настоящий договор подлежит обязательному пересмотру через год, как бы сильны ни были в то время взаимные чувства супругов».

Но не через год, а раньше вернулись с фронта Лина и ее муж. Они вернулись уже не супругами и оба избегали говорить, почему разошлись. Об этом подолгу толковали женщины в поселке. Они за многое осуждали Лину.

— Кто ее поймет. Зачем выбирает она для себя что покривей? Если любила она Саньку, зачем бумагу писать? Значит, не любила, Ей и курить не хочется, а дымит без отдыху.

Лина яростно дула на самокрутку, а махорка рассыпалась по юбке и попадала в волосы.

— Вот увидишь, она штаны наденет — все чтоб в жизни навыворот было. Добро бы рожа была, а то ведь совсем ничего из себя. Расчесать ей волосищи да чуть одеть, тогда бы наша Линка получше офицерских жен была.

— Вот то-то и есть, что не наша она, Лина-то.

— Ну, как же не наша? Зачем же тогда пришла сюда?

Этого объяснить не могли.

— Чего-то она ищет такого…

— Саньку она любила, а и тут показать хотела, вот какая я.

— Вот Башкирцева тоже курит, но как человек. А эта, как труба, прокоптилась.

— Но бумагу-то, бумагу зачем она с Санькой писала? — Анисимовна пожимала плечами.

Она обращалась за разъяснениями к Елизавете Петровне:

— Ты образованная. Скажи, может быть, так надо теперь?

Елизавета Петровна смеялась, качала головой.

— Нет, будешь замуж выходить, не пиши никакой бумаги.

— Да ну тебя. Кто меня возьмет? Прошло мое бабье времечко. Да и не до свадеб нынче.

Башкирцева не любила Лину и избегала с ней встречаться.

Жила Лина в комнате при комитете. Жила неряшливо, совершенно не заботясь о себе. Постель часто оставалась неприбранной. Если падал гвоздь из гнезда, Лина бросала кожаную куртку на подоконник. Анисимовна тайком брала ее сапоги, чтобы счистить грязь. Лина вскакивала с постели и говорила:

— Брось это. Кто тебя просил? Не ко времени это…

Голос у нее был низкий, грудной.

— А грязь ко времени?

— Ладно, ладно. Бежать мне надо.

Поздно ночью Анисимовна, открывая Лине дверь, ругала ее:

— Зачем ты пьешь, Линка? Я тоже, бывает, рюмочку-другую. А ты всякую дрянь — кали-мали, кумышку. И не хочется тебе. Просто, чтоб от мужиков не отстать. Смотри, зеленая ты стала.

— Ладно, ладно, товарищ, — бормотала Лина и, пошатываясь, шла к себе.