Сыновья идут дальше

Сколько было споров из-за названия! Люди помоложе предложили такое название: «Цеховая рабочая группа на помощь советской власти». Но это нашли слишком длинным. Предложили короче: «Помогай заводу!» — не понравилось и это. Другой не подумав выдвинул: «Управляй цехом». Но тут уж все восстали:

— Как это управляй цехом! Управление цехом есть! С двух сторон управлять? Это выходит, как Мильдик чумовой учил: кто ни на есть — валяй управляй. Не тем держимся.

— Группа «Бей белых на фронте и у станка».

— Длинно.

Старики требовали короткого и делового названия.

Они и нашли: «Совет цеха».

В протоколе было записано:

«Слушали насчет того, что ожидается уголь. Постановили: в связи с тем, что ожидается уголь, помочь подготовить прокатку к пуску».

— Теперь уж не одни мы с Осиповым валки мазать будем, — пояснял Чебаков.

После прокатчиков такие советы завелись и в других цехах, и теперь часто в заводскую контору приносили протоколы.

После работы, когда сразу остывал наполовину нагретый цех, люди собирались возле печурки в конторке. Они нещадно накаливали печурку, дымили махоркой, в которой было три четверти дубового листа. Тяжелый синий дым оседал к полу. Люди болезненно кашляли, держались за простуженную грудь, бросали в чайник заварку, которая громко называлась «чаем высокого» — так в насмешку переделали название известной прежде фирмы чаеторговца Высоцкого, — а проще липовым цветом, и подолгу спорили. В спорах, иногда злых и раздраженных, находили такое решение, которое помогало цеху.

Разговоры возле печурки начались с того, что возле одной из мастерских нашли четыре недоделанных броневика «остина». Машины стояли с той осени, когда броневики пошли на помощь Смольному. Зимой их доверху замело снегом. Рядом лежали броневые плиты. Оставалось только одеть машины плитами, и можно было отправить их против Колчака и Деникина. Но кто же будет покрывать корпуса броней? Таких мастеров на заводе не осталось.

— Зачем отпустили Мигалкина? — кричали после работы, сидя у печурки. — Мигалкин, его партия лучше всех покрывала.

— Мигалкин на Волге.

— Ничего он не на Волге. За станцией его сестра живет. Я ее вчера видел. В Питере Мигалкин. У бывшего Артура Коппеля работает. И вся его партия. Что ему там делать? Напишу-ка я ему, сестра передаст.

И на письмо, составленное у печурки, Мигалкин ответил, что у бывшего Артура Коппеля ему и всей его партии делать, верно, нечего. Но он попал на какой-то особый учет, и сам с завода перевестись не может.

Тогда у печурки записали в протокол:

«Просить об обратном командировании партии Мигалкина на завод как мастеровых опытных и добросовестно относящихся к работе».

Мигалкин приехал. Через несколько дней он возле печурки говорил, что машины, как их доделывают теперь, на фронт лучше и не отправлять. Сесть в такую машину — что в гроб ложиться. Шеллака нет, а из шеллака варили клей, которым приклеивали войлок. Придумали варить клей из гарпиуса (старики называли его «карпис»). Но гарпиус держать не будет. Войлок отвалится, и на толчках окалина полетит в лицо бойцам. Без глаз останутся. Да и где тут стрелять по белым, когда глаза закрывать должен? Вот тогда осенью, когда против Керенского шли, на одной машине только до Чесменской доехали — мирно, без выстрела и по приличной дороге, так и то вылезли из машины — лицо в крови.

— Гарпиус — это обман, — объясняет Мигалкин. — Машины мы сдадим, а через три дня войлок отвалится. Ведь на фронт сдадим.

Посмотреть только на Мигалкина — тотчас поймешь, что это мастер своего дела. Не зря хлопотали о том, чтобы вернуть его в Устьево. Он в двух словах может объяснить, какая предстоит работа. Куртка у него не такая, как у всех, а особая, с кармашками для малых инструментов — кронциркуля, отвертки. И рулетка у него своя собственная. Не очень изменился Мигалкин в трудное время — такой же аккуратный, подтянутый, деятельный, словно только и нужно ему сложной работы, с которой другие не справляются, а не хлеба насущного. Сразу можно сказать, что всюду он старший в работе (о слове «бригадир» тогда еще не знали в Устьеве).

— Вы знаете, что было в Питере? — продолжает Мигалкин. — На дом давали портным шить шинели, гимнастерки, шаровары, нитки, конечно. За приличный паек работали, а нитки все-таки воровали, на рынок несли.

— Это теперь товар.

— Еще бы! Вместо ниток бухаркой сшивали.

— Что за бухарка?

— А ею сметывают на примерку. Сшить ею шинель — на бойце расползется через день.

— Гады! К стенке за это!

— Своими бы руками!

— До Дзержинского дошло. Так вот гарпиусом войлок приклеивать — все одно что бухаркой сшивать.

Сообщили Дунину. Несколько дней агенты завода пропадали в Петрограде, добывая шеллак. Укрепили войлок шеллаковым клеем, и в тот же вечер войлок отвалился. Мигалкин пришел к печурке подавленный.

— Ребята, никогда этого не было, — сказал он.