Сыновья идут дальше

— Вам лучше уйти. Вы здесь лишний.

Лишний? Березовский в упор взглянул на Адамова. Адамов почувствовал значение его взгляда и опустил глаза. Слово «анархисты» было сказано не случайно. Цела телеграмма, в которой Адамов сообщил об анархии на заводе. Может быть, показать ее сейчас. Нет, телеграмма еще пригодится. Он потом рассчитается с Адамовым.

— Что ж… — Березовский еще раз усмехнулся и ушел к себе в вагон.

Тотчас собрали партийный комитет. Любиков уже уехал из поселка и не мог помешать крепкому решению. Постановили арестовать Березовского и отправить его в Петроград в Чека.

Ночью Березовского в вагоне не оказалось. Поезда с полудня не ходили. Не иначе как Березовский ушел из посада пешком. Но как он узнал о том, что ему предстоит?

Вечером у Брахина разболелись зубы. Он отправился к зубному врачу.

— Ну, спасибо за то, что помогли старику. — Брахин, покряхтел, поднялся с кресла.

— Какой же вы старик? — ответила приятная на вид женщина. — Вами еще увлечься можно, Потап Сергеич.

— В самом деле?

Брахин был чувствителен и к лести, и к женской красоте. Любезное слово сразу снимало с него грубость. Он стал рассказывать о новостях.

— Представьте себе, Березовский объявился.

— Да где? — Женщина постаралась не выдать своего волнения.

— С форсом. В своем вагоне. Только не на радость это ему будет. Вот увидите. За все спросят с него.

Едва пациент вышел, как женщина, накинув на голову простой платок, побежала на станцию. Бывший начальник завода исчез бесследно.

Случайно в эту пору узнали о Мильдике. Он очутился на юге, свел дружбу с каким-то батькой, который также называл себя анархистом. В телегах батьки Мильдик кочевал по приазовским степям, где когда-то Брахин услышал заунывную старую песню, и в деревнях говорил речи о смешанных коммунах. Пытался Мильдик построить кузницу своего, особого типа, но не находил людей. Он просил у батьки дать ему для этого пленных красноармейцев, батька обещал. Первое время при Мильдике батька себя сдерживал. Грабить грабил, но зверства прекратил.

Выбитый из городов, батька надеялся примириться с советской властью, и Мильдик казался ему подходящим посредником. Примирение не состоялось. Надо было уходить подальше от Приазовья. В эти дни молодцы батьки захватили в плен красноармейский дозор. Мильдик побежал к батьке напомнить об обещании. Атамана он нашел в просторной хате. Батька поглядывал на красноармейцев.

— Плохо вас кормят… Будто скелеты. Ко мне пойдете?

Пленные не ответили.

— Хоть один раз накормлю вас досыта. Подать сюда галушек!

Внесли дымящийся котел.

— Ешьте!

Пленные ели осторожно — боялись отравы. Батька все молчал да молчал, и лицо наливалось кровью. Его молодцы тихо посмеивались. Они знали, что бывает у атамана вслед за долгим молчанием.

— Есть разучились? — спросил батька. — Запихать им галушки за пазуху да в подштанники.

Молодцы бросились на пленных, связали им руки.

— В шею их!

Галушки, как раскаленные камни, жгли тело.

Пленные медленно пошли. За околицей их зарубили.

Мильдик в ту же ночь скрылся. Его нагнали в степи и вернули к батьке.

— Предать меня захотел? — спросил атаман.

Огонь загорелся в глазах Мильдика.

— Ты зверь, — хрипло, с мукой в голосе проговорил он. — Ты подлый зверь.

Атаман велел его повесить на оглобле. И телегу со вздернутой вверх оглоблей и с мертвым Мильдиком возили по селам. Крестьяне спрашивали, кто же будет казненный. Бандиты лениво отвечали:

— Зраднека якогось веземо[16].

Мильдик смотрел мутными незакрытыми глазами в степь, куда он пришел уничтожать города и заводы и установить небывалые, неясные ему самому отношения между людьми.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Иных времен, иных картин

Провижу я начало.

Некрасов

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Совещательная печурка

Голод, войну, которая подходила ближе и ближе к Петрограду, разъезд тысяч устьевцев, заколоченные дома Устьева, гранитную тумбу, лежавшую у станции, почти замершую железную дорогу — все это назовут впоследствии разрухой, для того чтобы одним ёмким народным словом определить то, что выпало на долю страны в тяжкую пору.

Но и разруха не могла отучить людей от мыслей о нашем будущем.

Скоро ли оно откроется, будущее, или задержится надолго и придется пройти сквозь новые и новые страдания, потеряв счет жертвам, — кто мог тогда дать на это ответ? Но в будущее верили увлеченно. И как это помогало жить! О нем мечтали вслух, на людях.

Немудрящий парень гармонист Ленька, приятель Волчка, полюбил держать речи. Говорил всегда он восторженно, и лицо у него становилось просветленным. Куда бы ни посылал его партийный комитет — на цеховое собрание, к молодежи, к красноармейцам, уходившим на фронт, на открытие клуба, к школьникам, к женщинам, которые садились за азбуку, — он не забывал сказать о великих стройках будущего.

— Мы построим такие магистрали! От океана до океана. Дайте только срок и покой. Такие магистрали!

Ему понравилось красивое слово. Он не всегда справлялся с ним, к тому же чуточку шепелявил, и иногда получалось забавно, но слово запоминалось многим.