Сыновья идут дальше

В столице еще оставались на стенах домов наклейки — извещения о награде за выдачу Ленина, — правда, наполовину содранные, выцветшие, никто их уже не читал. Съезд открыли на Выборгской стороне, а на другой день его пришлось перевести за Нарвскую заставу.

В это утро съезд приветствовали от имени двадцати трех фронтовых революционных полков, но приходилось быть настороже. Наблюдатели, посланные с Лесснера, с Айваза, с Розенкранца, стояли даже за Литейным мостом. А некоторые весь день ходили у казачьих казарм на Обводном, возле юнкерских училищ, готовые, заметив угрозу, звонить на Выборгскую. А на улице, возле дома, где работал съезд, стояли товарищи, которые внимательно осматривали каждого, кто проходил мимо, и настороженно — того, кто задерживался.

Проспекты за мостами и улицы у Зимнего, у Мариинского дворца, казалось, еще властвовали над городом, еще жили своей июльской победой. Проносились новые, полученные из Америки автомобили, окрашенные в защитный цвет. В них сидели фронтовые и тыловые генералы и политические помощники генералов — недавно еще штатские люди. Шли сменяться дворцовые, министерские, тюремные караулы. Открывались банки.

По городу ходили наблюдатели, посланные съездом. Ходил наблюдать и Дима Волчок. Он с небрежным видом катил на стареньком велосипеде по пыльной набережной Обводного канала. Напротив казарм казачьего полка он сел на траву и стал медленно чинить машину. Полк считался ненадежным, и Дима готов был каждую минуту помчаться к телефону, чтобы звонить на Выборгскую. Но полк не выехал за ворота. Вечером Дима перенес свой наблюдательный пост к юнкерскому училищу.

Вечером зажигались огни увеселительных садов. В аллеи островов въезжали лакированные коляски. Снова шли сменяться правительственные караулы. Первый министр принимал требовательных послов. Где-то уже сговаривались сдать столицу немцам. Кто-то уже задерживал на путях к городу эшелоны с хлебом и углем.

А за мостом в полутемной комнате полтораста человек, собранных партией со всех концов страны, определяли скорый конец этой власти.

В политическом докладе дан обзор того, чего добилась партия за полгода. Всего за полгода… Гигантская работа, выраженная несколькими цифрами. В этих цифрах были первые сотни тысяч людей, проходившие по улицам под знаменами большевиков, первые сотни тысяч, отдавшие большевикам на выборах свои голоса. В этих цифрах была история столичного Совета, заводов, фронта. Одна справка — это июнь, это четыреста тысяч человек, пошедших за лозунгом «Вся власть Советам!». Другая справка — июльские дни. В этих колоннах уже полмиллиона людей.

Партия на крутом подъеме. Люди страстно верят в то, что только она, ленинская партия, принесет измученной стране мир, что только ей народ может вверить свою судьбу. Вот те ожидания, которыми теперь живет страна.

Всего несколько дней тому назад Родион прочел то, что Ленин написал в своем подполье. Об этом знал и думал каждый делегат, откуда бы он ни приехал. Вот что написал Ленин:

«Начинается новый цикл, в который входят не старые классы, не старые партии, не старые Советы, а обновленные огнем борьбы, закаленные, обученные, пересозданные ходом борьбы».

Это было предназначено для съезда.

Где теперь Ленин? Об этом на съезде не говорили.

Но Родион понимал, что Ленина властям не отдадут, что иначе съезд решить не может и не решит. Ленин незримо был на съезде. Он и встречал делегатов, и провожал их во все концы страны и на фронт — провожал своим ленинским словом, своей верой в дело партии.

После съезда Родион твердо знал, что в решающий день партия ему укажет, что надо делать, куда отправлять устьевские броневики и самих устьевцев, и знал, что этот день очень, очень близок.

Теперь это понимали все большевики завода. Как выросли за это время молодые! Их незрелость отодвинулась не на два месяца назад, а на многие годы. Ведь только в июне Дима, нашивая из лоскутьев буквы на широкое полотнище («Долой десять министров-капиталистов!»), разводил руками: «И как могли они такое выразить в четырех словах? Ведь это каждый запомнит».

Он еще не знал тогда, что его партия тем и сильна, что видит каждого, кто ясным сознанием или пока только чувством идет за ней. Потому и удаются короткие слова исторических определений, высшее, точное, боевое выражение воли каждого, кто связан с партией. Четыре ударных слова были найдены потому, что партия знала о разговорах, о думах на Путиловском, на Устьевском, на Обуховском, на фронте. А там всюду знали — по газетам, речам на митингах, — что думает партия, и толковали об этом по-своему, просто, коротко, оснащая заветные мысли острым и метким словом. Так в напряженные дни рождался незабываемый, короткий, как пословица, лозунг, увлекавший за собой миллионы.

Что было бы со страной, если бы не выросла сила партии? Неминуемой была бы катастрофа.