Сыновья идут дальше

Однажды в эти дни на митинге в городском театре, после длинной речи столичного оратора, Дунину, который возражал ему, предложили с места:

— Ты про эволюцию скажи. А то непонятно.

Об эволюции теперь спрашивали часто, — это слово как заслон выставляли те, кто считал, что ничего тревожного впереди уже не будет, что все перемены свершились.

Об эволюции говорил и приезжий оратор, который сразу же понял, что нелегко ему будет с этой аудиторией. Перед ним сидели люди, которые требовали простой правды в простых словах, не терпели фальши и недомолвок и, главное, многого ждали от дальнейшего. Вот почему здесь, как и на Путиловском, как и на Обуховском, особенно трудно приходилось оратору, который все надежды людей возлагал на эволюцию, лишенную строгой определенности.

— Дунин, отвечай!

И Дунин с готовностью отвечал:

— Эволюция — это если тебе капиталисты прибавляют по гривеннику в неделю, а в голодный год, когда у ворот стоят тысячи народа, снижают по рублю.

И зал стонал от смеха.

Это было хорошо для того случая, когда дело касалось самого жгучего, а противник был недостаточно прям. Тут можно было и огрубить правду. Но сколько бывало таких случаев, когда одной лишь меткости, веселого слова не хватало для того, чтобы убедительно ответить противнику.

Нужны были знания. Знаний недоставало ни Бурову, ни Дунину, и оба чувствовали это, и не просто, а с какой-то внутренней обидой.

В этом их намного превосходил Андрей Башкирцев. Сын земского служащего, он окончил реальное училище, потом (это было после пятого года) попал под надзор полиции, уехал продолжать учение в Бельгию, но средств на это не оказалось (отец умер), и Башкирцев стал в Бельгии рабочим-монтером.

— Интеллигенту трудно стать рабочим, но рабочему еще труднее стать интеллигентом, — говорил ему Буров.

Когда Башкирцев, живя по подложному паспорту, обосновался в Устьеве, Буров стал ходить к нему заниматься.

— Я попробовал тюремного университета, но мало, — говорил он, — нигде мне долго сидеть не давали. Все по этапам гоняли. Вот и недоучился я.

Родион чертил треугольники и довольно корявыми буквами писал о том, что сумма углов равняется 2d. Это он понимал довольно просто. Но когда дошли до тех d, о которых говорится в политической экономии, Родиону стало трудно.

— Андрей, что такое метаморфоза?

— Превращение.

— Ну, хорошо. Значит, метаморфоза товара это превращение товара. Но он ни во что не превращается.

— Подумай, Родиоша, — Андрей улыбался, — представь себе яснее.

— Стараюсь, но одно и то же остается.

Родион писал d — t — d и рассуждал вслух:

— Где же оно, это превращение? Все как было, так и осталось. Товар и деньги. Ведь я ему деньги дал. Он товар дал. Все как было.

Башкирцев старался объяснить возможно деликатнее, что абстрактные понятия не просто даются человеку. Но Родион не понимал тогда и значения слова «абстракция». Андрею не всегда удавалось перевести абстракцию в область близких, чувствуемых понятий.

— Одно только я в тюрьме и прочел по-настоящему — «Коммунистический Манифест». Это на сердце легло, Андрей.

Но было и то, в чем Родион превосходил Башкирцева. И Андрей видел это.

— Порою интеллигент, — говорил он после Февраля, — чересчур умствует по поводу самых простых вещей.

— Ты пример приведи. — Родиону было интересно это.

— Пример? Изволь. Вот когда Сербиянинов раздавал эту брошюру о пчелах.

— «Речи дедушки Наума»?

— Да. Когда он деньги раздавал на то, чтобы пчел разводили, я все гадал, как это отзовется. А ты тогда сказал: чепуха, рабочие сразу раскусят. И верно, раскусили.

Пройдет несколько месяцев, и подтверждение своей мысли Башкирцев найдет в статье Ленина, написанной в последнем подполье. На квартире у рабочего, где скрывался Ленин, к обеду подали хороший хлеб, а еще недавно он был плохим. И рабочий тотчас сопоставил качество хлеба с последними политическими событиями. Питерские рабочие нажали, власть позаботилась о качестве хлеба. Так рассуждал рабочий, а мысли интеллигента о хлебе пошли бы запутанным путем. Этой безошибочной простоте мысли Андрей и учился на Устьевском заводе.

Они хорошо дополняли друг друга — Родион Буров и Андрей Башкирцев. Башкирцев был сильнее Бурова в знаниях, но у Родиона было драгоценное качество, которое сделало его руководителем. Он как-то незаметно умел узнавать то, о чем думают в цехах огромного завода. Неожиданностей в этом для него не было, потому-то он и находил решение новых вопросов. А вопросы возникали каждый день.

9. Сторожиха комитета