Сыновья идут дальше

— Комиссар Керенского, — вполголоса определил Дунин. — Уговариватель.

Грузного человека с соломенной квадратной бородкой он определил так:

— Из первейших акул. Насчет прогрессивного налога пришел торговаться. Будет говорить, что теперь дорого платят нам, рабочим. Вот проверить бы его счет, сколько миллионов скрыл от налога.

А остальные — иностранный генерал, сидевший отчужденно, как только мог, русский генерал, крупный чиновник из министерства.

— Одного Березовского не хватает, — сказал Дунин.

Дежурный генерал наклонялся к очередному посетителю.

— Министр-председатель вас просит.

Приоткрывалась глухая парчовая портьера, за которой не слышно было шагов.

Время шло и шло. За открытым окном была видна Нева. Доносились звонки трамваев.

— Не пустят нас за занавеску. Все генералов пускают. — Дунин зевнул. — Да вот этого, что насчет прогрессивного налога…

— За этой занавеской, — сердито перебил его Козловский, — Романовых лишили права выбирать в Учредительное собрание.

— Н-да, для этого большая смелость требовалась, — протянул Дунин.

Козловский нервно пощипывал кисти пояса. Часа через два дежурный генерал, остановившись на ходу, сообщил Козловскому:

— У министра-председателя начинается экстренное заседание.

По лестницам летели совсем юные адъютанты. Они кричали петушиными голосами:

— Машину Наштасева пода-ай! — хотя машина и без того стояла у крыльца.

— Наштасев? Что это такое? — сам себя спросил Дунин.

— Начальник штаба Северного фронта, — отчеканил юный офицер, услышавший его.

Его также неприятно удивил такой посетитель. Военные шоферы глядели на адъютантов насмешливо.

На площади Дунин покачал головой:

— Не устоять этому.

— Почему? — угрюмо и раздраженно спросил Козловский.

— Хотя бы по одному этому, — он показал на мороженщика, который подкатил тележку на средину площади, к самой триумфальной колонне. — Если б было крепко, не дали бы ему тут стоять. Ну и картина!

Мороженщик торговал бойко. К нему бегали через площадь солдаты.

— Что, купец, не боишься, что тебя отсюда в шею турнут? — спросил Дунин.

Мороженщик махнул рукой в сторону дворца:

— Эти? Не по ранжиру им будет.

Солдаты одобрительно захохотали.

В это самое время в доме на короткой улице, напротив памятника Екатерине, Волчок толковал со старым чиновником министерства юстиции.

— За кого залог вносите?

— За товарища…

— За подследственного, — строго перебил старик, служивший трем царям и недавней власти. — Товарищей здесь не было и нет.

У кассы Волчок развернул ситцевый платок и долго пересчитывал деньги. Кассир торопил его.

— Сами ж такие деньги печатаете, — огрызался Волчок. — Разве это деньги? Этикетки с пива.

После этой поездки Козловский не предлагал больше союза Бурову и встреч с ним не искал. Он стал сумрачным.

Ходили слухи, что Козловский вот-вот уедет из Устьева. Людей у Козловского становилось меньше и меньше. А у большевиков заметно прибавлялось. В комитет на Царскосельской заявлялись даже те, кто в июле сбежали «по домашним обстоятельствам». Этих назад не брали.

…Как-то ночью, повязавшись теплым платком, вышла на улицу Анисимовна последить за теми, кто срывает большевистские листовки. Это повторялось несколько дней подряд. Сначала такое дежурство взял на себя Дедка, который вдруг вспомнил, что уже давно не получал никаких поручений. Но и это поручение сразу же надоело ему. Возле листовок он наклеил четвертушки бумаги, в которых грозно предупреждал:

«Граждане Устьева, мы ничьи листовки также плакаты не срываем. Не трогайте наши. А кто будет срывать — будет иметь весьма плачевный конец. Пымаю кого, изобью нещадно. Потап Брахин».

Подпись была выведена красными чернилами.

Пришлось эти четвертушки убрать, и следить стала Анисимовна. Комитетская сторожиха дежурила всю ночь.

На заре она увидела Модестыча. Он ехал на велосипеде, останавливался и сдирал листовки. От изумления у Анисимовны захватило дух: «На что же он пустился, белесый! Совсем как мальчишка-хулиган с Ширхана».

— Стой! — закричала она и бросилась за Козловским. — Жулик! Вот где твоя правда! Я тебе покажу Луизу!

Ночью прошел дождь. Велосипед застревал в грязи. Модестыч из последних сил налегал на педали. Анисимовна догоняла его. С непривычной для него быстротой Козловский соскочил, перенес велосипед на сухое место и, нервно оглядываясь назад, вовсю заработал педалями.

Когда об этом узнали в комитете, Брахин раз и навсегда отрекся от знакомства с Козловским.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1. В дни тревоги

Родион никогда не бывал прежде в Доме офицерского собрания. Козловский там бывал. Некоторые офицеры записались в партию эсеров, и Козловский несколько раз выступал здесь с докладами.