Сыновья идут дальше

Родион поднимался по скрипучей, рассохшейся лестнице, похожей на корабельную. Блестели медные, ярко начищенные кольца на перилах. Наверху вдоль стен тянулись узкие кожаные диваны, как на военных кораблях. В углу на столе под стеклом стояла модель «Варяга» и рядом — серебряная чаша для жженки с тяжелой разливательной ложкой.

Сюда доносился громкий разговор и стук шаров. В стеклянную дверь было видно, как офицеры в расстегнутых кителях ходят вокруг бильярдного стола. Офицеры играли мало и рассеянно. Игрок объявлял шар и целился, но клал кий на плечо и возбужденно говорил другому:

— Ты думаешь как, ваше высокородие, Россия — не Россия, а какой-то ботанический сад? Столько разных цветов оказалось, но в этом саду все быстро отцветает. Гучков отцвел, князь Львов отцвел. Брусилов отцвел. Наконец, сам знаешь, кто теперь отцветает.

— Господа, как старший в собрании, предлагаю воздержаться от таких слов, — взывал толстяк в кителе.

— Как младший в собрании, говорю: не мешай разговору, простокваша, — петушился лейтенант. — Я спрашиваю: чего надо санкюлотам?

Возможен ли был бы здесь такой обмен репликами не то что год, а два-три месяца тому назад?

— Башку они хотят нам свернуть, вот что…

— Как самый умный в собрании… ну вас к черту. Вестовой, мигом к буфетчику.

И когда вестовой ушел, офицер закрыл за ним плотно двери и добавил вполголоса:

— При ком глотку дерете!

— Вестовые еще с нами… хотя шоферы от нас уже отошли.

— И вестовые-то с нами только по причине выпивки.

— Юнец прав — выбора нет. Или нам башку, или мы им башку. Предпочитаю второе.

— …Алексеев отцвел, Брусилов отцвел. Один Лавр цветет. Вникай в эту притчу, юнец.

— Да, надо хорошенько подумать.

Думай, думай — не поможет,
Сорок бед — один ответ.
Из больницы на рогоже
Стащат к черту на обед.

— Чьи стишки?

— Не все ли равно? К нам относится. Ты думать хочешь? Поздно. Цвети с Лавром. С Лавром Георгиевичем Корниловым. И все тут!

За стеклянной дверью Волчок встревоженно шепнул Бурову:

— Родион Степаныч, может, еще позвать ребят? Их вон сколько.

Буров пренебрежительно ответил:

— На этих хватит нас двоих.

Он открыл дверь.

Офицеры знали Бурова в лицо. Много они слышали о нем теперь.

Родион всюду приносил с собой спокойную уверенность. Когда он, высокий, крупный, несколько тяжелый на вид, вышел на средину комнаты, все умолкли. Только юный офицер вызывающе бросил:

— Незваный гость…

Родион и не взглянул на него.

— Господа, потрудитесь очистить помещение.

— Туда ли вы попали? Здесь офицерское собрание.

— Здесь теперь военно-революционный комитет. Поторопитесь, господа. Потом вы все узнаете.

Как многому научили комитетчиков эти месяцы — и молодых и старших.

Волчок… Раньше он думал, что весь мир можно уговорить добрыми словами, все, в ком есть совесть, согласятся с большевиками. В день июньской демонстрации на Марсовом поле Волчок вбегал в каждый дом, где был балкон. Он врывался в богатые квартиры и, прижимая руки к груди, убеждал хозяев:

— Разве вам нужна война? Это сын? — Он тыкал в портрет молодого человека в военной форме. — Молодой! Красивый! Жалеете его? Небось ждете, когда вернется? Керенский не прекратит войны, а мы прекратим. Позвольте поговорить с вашего балкона.

И смеялись ребята, которые шли по полю возле братских могил, — шляпа Волчка мелькала то тут, то там на балконе.

Помнят ли Волчка в квартирах этих домов возле Марсова поля?

Июль… Ребята стали сразу серьезней. Но август… Неужели они были когда-то зелеными юнцами? Такой, каким Волчок стал теперь, мог бы до войны руководить подпольной организацией на большом заводе.

— Да что вы, ребята, — удивлялся Родион, — будто университет после июля прошли? — И добавлял: — И у меня был свой университет… на Выборгской.

Так он называл Шестой съезд партии, на который его выбрали делегатом.

Волчок, встревожившийся только в первую минуту, уже привык к тому, что в этом доме будет устьевский военно-революционный комитет, и прикидывает взглядом, где надо поставить полевой телефон, где будут дежурить красногвардейцы и сколько их понадобится.

В Смольном Родиона предупредили:

— Корнилов двигает корпуса по Варшавской магистрали. Но может со Дна послать часть на Бологое. Тогда пойдет и по Николаевской.

Устьевский — последний завод, выдвинутый на Николаевскую. Если Корнилов пойдет по Николаевской, устьевцы должны будут принять бой первыми.

Когда пришло известие о корниловском походе, выставили караулы на железной дороге у мостов. Понтонным батальоном командовали уже не офицеры, их как-то незаметно устранили. Любикову было приказано безотлучно находиться в батальоне. Понтонщики минировали мосты, выставили вперед пулеметчиков. В заводском комитете теперь сплошь сидели большевики. Они могли в любую минуту вывести за ворота броневые машины.

Отряд Красной гвардии вторые сутки стоял под ружьем. Домой не отлучались. Каждые два часа люди ездили в Смольный и назад.