Syntheism - Creating God in the Internet Age

Фундамент этого трансрационализма - убежденность в том, что рациональность функционирует только в тех областях, где она возможна, и что критическое мышление должно полностью осознавать эту ограниченность своего мировоззрения и не принимать ее во внимание - был заложен Ренессансом и романтизмом, чтобы затем завершиться синтетизмом. Это означает, что связь синтетизма с предыдущими родственными эпохами скорее культурная, чем эпистемологическая. Кроме того, существует и прагматическая связь: Мы, люди, являемся нашими действиями в той же степени, что и нашими мыслями. Быть синтетистом - значит действовать, основываясь на богатейшем знании о состоянии бытия, но прежде всего - всегда осмеливаться действовать, а затем делать ценные выводы из этой истины как действия. Или, чтобы олицетворить синтетический активизм: его сердце питается не рационалистическим идеализмом Жан-Жака Руссо , а романтическим прагматизмом Фридриха Ницше. Мы действуем на фоне открытого, условного и неопределенного будущего; на фоне, о котором мы можем знать многое, но никогда не все, прежде чем начнем действовать. И в этой ситуации у нас, честно говоря, нет более надежного ресурса, чем интуитивный разум, идеал эпохи Возрождения и романтизма.

Проблема и Просвещения, и модернизма заключается в их общей самоуверенности в собственном научном и художественном потенциале. Почти аутистическая условность как логических, так и эстетических предпосылок - всегдашняя любовь к математике, минимализму и формализму - приводит к самоуверенности в собственной рациональности и рано или поздно (что, как мы знаем, относится ко всем видам платонизма) к тоталитаризму и чрезмерному доверию к (казалось бы, логичным) авторитетам. При вере в то, что существует только одна вечная истина о нашем сложном существовании и что эта истина достижима для рационально мыслящего человека, ужасно велика вероятность того, что кто-то почувствует себя призванным ссылаться на эту истину и назначит себя ее хранителем и толкователем. Поэтому диктаторы склонны ссылаться на Просвещение и/или модернизм, в частности, в качестве обоснования своих властных позиций. Хотя здравый прагматический скептицизм, то есть эмпиризм, происходит от реакции романтизма против Просвещения, от Давида Юма, Гегеля и Ницше, его вряд ли можно назвать собственным продуктом Просвещения. И если в XIX веке существовала потребность в разумном романтизме, чтобы парировать раздутое Просвещение, то такая же потребность сохраняется и в наше время при переходе от статичного модернизма к глобалистскому синтетизму.

Когда национальные государства возводят мощные барьеры вдоль своих границ и тратят огромные суммы денег на гигантские, неприступные и коррумпированные разведывательные бюрократии - с явной или неявной целью свести на нет свободный и открытый Интернет, - это делается с помощью рационалистических аргументов и сопутствующих требований молчания и повиновения Просвещения и модернизма. Но это снова логика, основанная на слепой паранойе, а не на каком-либо научном подходе (логика иногда ослепительна, просто фундамент плохой). Сходство с аксиоматическим самовосхвалением Просвещения и модернизма поразительно. Единственный достойный ответ - требование синтетизма о глобальном открытии границ и свободной коммуникации без государственного или корпоративного контроля и надзора: либертарианская истина как акт par excellence. Не потому, что этот ответ является логически рациональной реакцией, но потому, что он на самом деле является интуитивно романтическим действием; это единственный возможный выход из удушающего отчуждения к живой религии. Диалектический переход от парализующего атеизма к оживляющему синтетизму, разумеется, происходит параллельно с этим фазовым сдвигом. Безнадежная дилемма атеизма заключается в том, что он - дитя Просвещения и модернизма и, как и его родители, не осознает своих собственных встроенных, парализующих ограничений. Синтетизм - это радикальный ответ, который также разрешает эту дилемму.