Все началось в Лиму, в последние дни февраля месяца: до Арка донеслась весть, что Мартин и Монтолива Франсе вынуждены покинуть Лиму. В то же самое время стала известна еще более ужасная новость: Гийом Пейре — Кавалье был арестован по приказу инквизитора Каркассона. Было просто чудом, что у Мартина и Монтоливы хватило времени бежать, потому что они, конечно, были первыми в списке тех, кого должны были арестовать. Но их предупредили, и это дало им шанс, тем более, что в то время у них как раз прятались добрые люди — Пейре из Акса и Амиель из Перль. Они жили в их красивом городском доме, и преданные верующие позаботились о них в первую очередь. Добрые люди и их хозяева потому и имели время бежать. Но для Гийома Пейре — Кавалье было уже слишком поздно. Это был удар, первый удар. Петля Инквизиции затянулась на Лиму. Машина уничтожения завелась. Уже ничто не могло помешать следствию развернуть, набросить и затянуть следующую петлю — на этот раз в Разес. Всё теперь зависело от решимости добрых верующих, от их умения молчать — хотя бы того же несчастного Гийома Пейре — Кавалье, вынужденного отвечать на вопросы Братьев–проповедников.
В то весеннее утро, за несколько дней до Пасхи, я шел прямиком по направлению к Кубьер. Начиналась Страстная Неделя, но я не ходил к попу. В этом году я, как всегда, был обязан подчиниться общим правилам, и пойти на исповедь и к причастию. Но с тех пор, как Мессер Пейре из Акса сделал меня добрым верующим, я — из какого–то чувства преданности — старался избегать этих игр в добрых католиков. Я предпочитал проводить это время с моими друзьями Белибастами и добрыми людьми. Я нес с собой туго набитый кошель, спрятанный между рубахой и поясом. Здесь было всё, что Раймонд Пейре смог собрать или выручить за дары верующих для подполья добрых христиан. Я должен был отдать этот кошель лично в руки Мессеру Амиелю из Перль, который, как мне было известно, жил тогда в доме Белибастов. Я шел белым днем, по битому тракту, и все могли меня видеть, и знали, что я — пастух из Арка, что мне нечего прятать, и что я не боюсь никого и ничего. Но иногда, для собственного успокоения, я время от времени ощупывал рукой бок: на месте ли кошель? Я вдыхал полной грудью будоражащие весенние запахи, ветер бил мне в лицо, принося удивительный аромат дурманящих цветов. Прямо передо мной, подобно зимнему утру, белела гора Канигу. Когда я стал спускаться к Кубьер, массивная Бюгараш осталась справа, а снежная вершина мало–помалу скрывалась за ярко освещенными каменными зубцами, а передо мной разворачивались зеленые луга. Я сделал небольшой привал, чтобы передохнуть в одном из пастушеских убежищ, которое мне однажды показал Бернат, там, где под палящим солнцем белела скала ме двух рядов зеленых дубов. Сидя на солнышке, я большими глотками пил из фляги, глядя на мрачные очертания Бюгараш, все еще выглядывавшей из–за последнего пологого хребта. Внизу, передо мной, позолоченное солнцем Кубьер теснилась вокруг огромной аббатской церкви.
Едва я пересек мост и вошел в городок, меня приветствовал дом Белибастов, огромный и темный, в глубине мощеного двора. Все женщины были дома; они пряли или возились на кухне. Там был и хозяин дома, Эн Белибаст вместе с сыном Бернатом — я так мечтал с ним встретиться здесь. Раймонд был в поле вместе с Арнотом, а Гийом в загоне для скота. Но у нас с моим другом практически не оказалось времени, чтобы поговорить наедине.
Я не ожидал шумного и помпезного прибытия Мэтра Пьера Жирара. Этого развернувшегося во дворе экипажа, запряженного разукрашенными мулами, этих суровых и торжественных лиц лакеев, этих белых знамен с изображением Святой Девы… Мэтр Пьер Жирар и правда важный человек: прокурор и представитель сеньора и вершителя правосудия в Кубьер, и даже еще хуже, поскольку этим сеньором был не кто иной, как Монсеньор архиепископ и примас Нарбонны! Вечером к Эн Белибасту прибыл посланец, чтобы предупредить его об этом. Что ему придется гостить прокурора и его свиту, согласно обычному сеньоральному праву. Надо сказать, что старый аббатский дом в Кубьер превратился в развалины; а что до большого замка, который начал строить господин архиепископ, то он еще не был пригоден для жилья. И когда прокурор хотел вершить правосудие, или взимать с бургады тот или иной из многочисленных долгов и повинностей, которые следовало платить Нарбоннской Церкви — тяжелые сеньоральные повинности, церковные подати и десятину — или находил какой–нибудь другой из тысячи поводов посетить Кубьер, он останавливался вместе со своей свитой в любом доме бургады, по собственному выбору. А никто не мог отрицать, что дом Белибастов большой и удобный…