«Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825

В 1820–1821 гг. депутаты участвовали в конфликте, связанном с переходом в католичество Моше Шнеерсона, сына цадика Шнеура Залмана. Поскольку, согласно хасидскому учению, сын цадика наследовал святость отца[961], ситуация была крайне нежелательной для последователей этой ветви хасидизма. Согласно показаниям его братьев, М. Шнеерсон с раннего возраста страдал от некой болезни[962]. Скитания М. Шнеерсона и его отца по медицинским светилам Витебска, Вильно, Кенигсберга и Санкт-Петербурга (среди последних оказались даже лейб-медики)[963] несколько корректируют распространенное мнение о замкнутом образе жизни хасидов, их презрении к нееврейской науке и предпочтении магических методов лечения. Цадик Шнеур Залман в данном случае вел себя как представитель аккультурированной еврейской элиты. Во время войны 1812 г. в Шклове М. Шнеерсон был захвачен французами, принявшими его за шпиона российской армии и приговорившими к смертной казни. Однако в последний момент приговор был отменен[964]. В июле 1820 г. Шнеерсон, служивший раввином в местечке Уле близ Лепеля, находясь в гостях у командира квартировавшей в местечке артиллерийской роты подполковника Н.Н. Пузанова во время попойки, в ходе которой сыну цадика сбрили бороду и пейсы, объявил о своем желании перейти в христианскую веру[965] и был вскоре окрещен местным ксендзом[966], а через некоторое время решил перейти в православие[967]. Братья Моше Шнеерсона, цадик Дов-Бер (в хасидской традиции: Митл ребе) и Абрам, в начале сентября 1820 г. обратились за помощью к своему давнему приверженцу еврейскому депутату Бейнушу Лапковскому и поручили ему передать главе католической церкви в Российской империи митрополиту С. Богуш-Сестренцевичу прошение о признании перехода М. Шнеерсона в католичество недействительным и о передаче его в руки родственников[968]. Однако ходатайства депутата не имели никакого успеха[969], а М. Шнеерсон был привезен в Санкт-Петербург для дальнейшего рассмотрения вопроса в Министерстве духовных дел и народного просвещения. Поскольку силу официального «представления» мог иметь только документ, подписанный всеми депутатами, хасиды Лапковский и Файтельсон, вероятно, убедили остальных членов депутации (миснагидов) выступить с общим «представлением» к Голицыну, что и было сделано 11 января 1821 г., через несколько месяцев после неудачного самостоятельного выступления Лапковского. Содержание «представления» депутатов известно только по сжатому изложению в отношении Голицына митрополиту Богуш-Сестренцевичу. Депутаты на этот раз просили передать Шнеерсона «им самим [т. е. депутатам] для попечения»[970]. Депутаты, видимо, даже предлагали свои способы излечения Шнеерсона от «припадков». 24 января 1821 г. Голицын писал митрополиту: «Я склоняюсь к мнению отдать Шнеера [т. е. Моше Шнеерсона] на руки еврейским депутатам»[971], но с условием, что они, «употребляя все способы попечения о Шнеере, каких требует его болезнь», не будут допускать к нему никаких других евреев (за исключением необходимой прислуги) и не будут мешать врачам и посетителям из числа сочувствующих Шнеерсону «благочестивых людей» из христиан, «которые расположены к таковым посещениям»[972]. Под последними, вероятнее всего, подразумеваются члены находившихся под покровительством Голицына религиозно-мистических кружков или Библейского общества[973], видимо заинтересовавшиеся случаем обращения хасидского лидера в христианскую веру. Министр духовных дел выразил уверенность, что «еврейские депутаты как лица, зависящие от правительства и обязанные исполнять его повеления, не осмелятся, по моему мнению, поступать в противность сему распоряжению»[974]. При этом Голицын, видимо не без определенного влияния со стороны депутатов, признавал крещение Шнеерсона недействительным[975]. Однако Александр I отказался утвердить решение о выдаче Шнеерсона депутатам[976], мотивируя это тем, что ставший христианином сын цадика не может быть отдан каким бы то ни было евреям, будь то депутатам или жене Шнеерсона, умолявшей императора отдать мужа ей, а не депутатам[977]. Последнее указывает на то, что в какой-то момент позиции депутатов разошлись с целями глав любавичских хасидов. В итоге несчастный оказался в Обуховской больнице[978], и дальнейшая его судьба неизвестна. Таким образом, несмотря на официально провозглашенную поддержку властью перехода евреев в любое христианское вероисповедание[979], практика решения возникавших при этом конфликтов Министерством духовных дел могла отличаться большим разнообразием и гибкостью. Успехи еврейских депутатов в данном случае нельзя объяснить только политикой властей по отношению к католической церкви, ведь по их просьбе министр духовных дел признал недействительным и второе крещение Шнеерсона (в православие), приведшее к конфликту между католической и православной консисториями Могилева[980]. Заслуживает внимания в этом эпизоде и сотрудничество хасидов с миснагидами в деле, затрагивавшем только престиж хасидов.