Из этого кризиса мы выйдем более сильными. Определенные проблемы в связи с резким ростом валют мы испытали. Например, резко подорожал шоколад, закупаемый в Бельгии. Если в 2014 году шоколад покупали по 250 рублей за килограмм, то после декабрьского роста курсов валют поставщик поднял цену до 480 рублей. Поэтому мы думаем о том, чтобы завозить не готовый шоколад, а какао-бобы и делать шоколад на месте.
Ясное дело, в производстве шоколада переработка добавляет минимум 100 процентов к стоимости. Это значит, что если мы сделаем свой шоколад, то опять вернемся к той же цене 250 рублей, что позволит не поднимать цену на сырки «Б. Ю. Александров». Это пример того, как кризис может положительно влиять на бизнес.
Конечно, в этот кризис много людей разорится, в том числе и в молочной отрасли. Потому что сельское хозяйство при ставке кредита больше 16 процентов годовых существовать в рыночных условиях не может. Те, кто не может работать без кредитов, разорятся. Но выживут, во-первых, те, кто работает на своих деньгах, а во-вторых, те, кто придумает новые способы ведения бизнеса.
У тех, кто работает в рублевой зоне, шансов на выживание больше. А в смешанной зоне, когда часть сырья ввозится из-за границы, сложнее. Но нашим бизнесам к кризисам не привыкать. Я по этому поводу всегда вспоминаю эпизод из фильма «Особенности национальной охоты», когда корову загрузили в самолет и открыли дно, но она не выпала. Захочешь жить – не так раскорячишься.
Как и в предыдущие кризисы, мы создали запас сырья: масло, творог на несколько месяцев вперед. Дело в том, что сырье дорожает значительно быстрее, чем растут цены в магазинах. Запас позволяет работать рентабельно в нестабильный период.
Контрсанкции, принятые по иностранным товарам в августе 2014 года, на нас отразились позитивно. Что было до санкций? Из-за разницы в цене молока себестоимость творога или йогурта в Европе была вдвое меньше. Российские производители изначально находились в менее выгодном положении. Теперь они (включая «Ростагроэкспорт») заполнили нишу, которую раньше держали фирмы из Франции, Финляндии, Литвы. Реализация нашей компании выросла на 30 процентов, пришлось в срочном порядке докупать оборудование. Например, организовали два новых цеха по производству сметаны, йогуртов, кефира; докупили линии по производству сырков.
Интересно, что резко выросли и продажи сырков, хотя западные производители на этом рынке не имели существенной доли. Возможно, любители импортных молочных лакомств заменили их сырками.
Мы понимаем, что чем быстрее занять нишу, тем тяжелее потом, когда прекратятся санкции, нас из нее будет выгнать.
Конечно, есть проблема с закупкой молока. Его в России не хватает, из-за чего цены растут. Доходит до анекдотических ситуаций. Я работал с одним хозяйством в Ярославской области, от нас километрах в ста пятидесяти. Руководит им бывший механизатор, единственный непьющий мужик, оставшийся в деревне. Какое-то время мы брали у него молоко, потом перестали. И вот возник дефицит. Я стал обзванивать знакомых.
– Господин председатель, скажите, пожалуйста, можно ли опять ваше молоко завернуть к нам в «Ростагроэкспорт»?
– Борис Юрьевич, у меня тут такое дело: доярка поставила рекорд.
– А что такое?
– Да пьет уже 23 дня подряд, не просыхает.
Грустно смотреть на то, что сделали с нашим сельским хозяйством.
Собственного молока нам хватает только для премиум-класса, а класть сухое нельзя, так как законодатели решили, что товар с использованием сухого молока нельзя называть молоком. Это, кстати, абсолютно противоречит логике. Во-первых, производители всегда добавляли сухое молоко в обычное, потому что качество от этого не страдает. Во-вторых, нет способа определения, добавлено ли сухое молоко, то есть закон издали, а контролировать его исполнение невозможно.
В поисках молока мы заехали уже далеко – в Башкирию и Татарию.
Но обо всех этих проблемах я подумаю завтра. А сегодня у меня встреча с любимым внуком Сашей. «Notre avion a atterrià l’aéroport Nice Côte d’Azur»[7]
– и мне пора.