Сыщик, ищи вора!

Немаловажное уточнение: в те времена во Франции уже существовали и хорошо проработанные законы, и королевские чиновники на местах, следившие за их исполнением. А означенный дворянин не занимал никакой должности и уж тем более не имел права никого арестовывать. Однако он был местным «олигархом» наподобие сказочного маркиза Карабаса: куда ни глянь – повсюду его земли, пастбища, сенокосные луга и прочая благодать…

Далее все происходило формально по закону, а по сути творили чистейшей воды произвол. Гасконца потащили в суд, где свидетели с честными глазами хором заявили, что именно этот заезжий молодчик был зачинщиком скандала и драки. «Басманное правосудие» с французским акцентом…

Конкретного приговора, правда, не вынесли (видимо, даже для «карманных» судей это было чересчур), но все судебные издержки возложили на д’Артаньяна как на виновную сторону. И отправили за решетку, пока не расплатится полностью. Чтобы их покрыть, у гасконца отобрали скромную сумму денег, которые отец едва наскреб, продали его неказистого конька, скромный багаж (заодно, видимо, из чистой вредности забрали, да так и не вернули то самое рекомендательное письмо от отца к де Тревилю, существовавшее в реальности).

Всего этого не хватило – и гасконца оставили в тюрьме, пока кто-нибудь из знакомых не приедет и не выкупит. Откуда у нищего, по сути, юнца, такие знакомые? «На нарах» он проторчал два с половиной месяца, и неизвестно, сколько бы сидел еще, не возьмись его выручать другой местный дворянин (по каким-то своим личным причинам люто ненавидевший «олигарха») и тамошний кюре, сиречь приходский священник (тоже, видимо, не питавший к «олигарху» особенной любви). Кюре убедил судейских, что юноша беден как церковная мышь, денежной помощи ждать просто неоткуда, так что держать его за решеткой бессмысленно – все равно не будет и ломаного гроша. Гасконца выпустили. Дворянин занял ему денег на дорогу, и в Париж д’Артаньян, вопреки Дюма, въехал в наемной карете, без шпаги и даже смены белья… Такие дела, как любил выражаться Курт Воннегут.

Вернемся на родину и подробно рассмотрим, как жил-поживал наш дракон в течение нескольких столетий.

До Ивана Грозного воеводам, назначавшимся в те или иные области, жалованья не платили вообще – в общем-то, по вполне уважительной причине: из-за скудности великокняжеской казны. А посему в указах о назначении прямо-таки с детским простодушием писалось: такого-то (чаще всего боярина или князя) «посадить на кормление». Чтобы, стало быть, кормился за счет подвластного населения. Как легко догадаться, воевода при малейшей возможности драл с правого и виноватого, с живого и с мертвого. Жаловаться на него можно было исключительно в Боярский суд – а члены сего учреждения, имевшего больше прав, чем нынешний Верховный суд, ничуть не горели желанием хоть в малейшей степени ущемлять «братьев по классу». Так что все жалобы клали под сукно. Чуть больше пользы (но ненамного) приносили челобитные великому князю – но до него нужно было еще добраться… В общем, жили скорее «по понятиям», чем по законам. Обнаглели настолько, что после смерти матери Ивана Грозного Елены Глинской (правившей Великим княжеством Московским после смерти мужа) бояре растащили государственную казну. Причем не под покровом ночи, а средь бела дня волокли мешки с деньгами, золотой и серебряной посудой, мехами. Правда, кое-какие меры предосторожности все же приняли: драгоценную посуду перелили в новые изделия, на которых велели выгравировать имена своих предков – фамильное серебро-злато, и точка!

Выросший, получивший реальную власть и ничего не забывший Иван Васильевич отомстил очень даже неслабо. Судебник 1550 года помимо прочего навел порядок в управлении государством. Раньше система управления была рыхлой, и слишком многое замыкалось на великого князя, руководствовавшегося теми или иными насущными потребностями. Так что один и тот же боярин или князь мог, скажем, сегодня отправиться послом за границу, по возвращении направлен руководить ловлей разбойников в знаменитых Муромских лесах, а потом оказывался «переброшен» на присмотр за литьем пушек. В зависимости от того, что было актуальным на данный момент.