Сыщик Путилин

— Вы, высокочтимый Иван Дмитриевич, поболтайте с ним без меня, мне надо навести кое-какие справки в канцелярии.

С протяжным скрипом открылась перед нами дверь камеры.

— Вы стойте в коридоре, у дверей, — обратился Путилин к надзирателю и двум конвойным солдатам.

При нашем появлении человек, сидевший в позе глубокого отчаяния на табурете перед привинченным к стене столом, испуганно вздрогнул и быстро встал. Это был Губерман, тот страшный истязатель естества, которому молва и судебное следствие приписали такое жестокое преступление. Невысокого роста, коренастый, уже преклонных лет, он обладал далеко не симпатичным лицом. Некая алчность посверкивала в его глазах, в которых теперь застыл и сильный испуг.

— Здравствуйте, Губерман! — произнес великий сыщик, подходя к нему и не спуская с его лица пристального взгляда.

Еврей-дисконтер молча поклонился, с недоумением глядя на Путилина.

— Я Путилин.

Лишь только мой друг назвал себя, как ростовщик вздрогнул. Его словно качнуло.

— Вы Путилин?! Знаменитый Путилин? — пролепетал он.

Я заметил, как краска бросилась ему в лицо, но вместе с тем какая-то радость сверкнула в глазах. Начальник петербургской сыскной полиции усмехнулся:

— Оставив в стороне эпитет «знаменитый», остановимся просто на Путилине. Ну-с, а теперь давайте с вами поговорим по душам. Вы догадываетесь или, быть может, знаете о цели моего приезда сюда?

Обвиняемый ростовщик отрицательно покачал головой.

— Нет? Тем лучше. Изволите видеть, ваши сородичи упросили меня взяться за частное расследование вашего дела.

— О, господин Путилин! — рванулся к нему Губерман. — Спасите меня! Клянусь вам, я не повинен в этом страшном убийстве.

— Я постараюсь сделать для вас все, что смогу, но при условии, что вы будете со мной полностью откровенны.

— Спрашивайте все что угодно, я ничего от вас не утаю!

— Вы клянетесь, что не совершали этого преступления. Допустим, я хочу вам верить. Но… можете ли вы искренне, вашей святой Торой поклясться, что никто другой из ваших сородичей не мог совершить этого?

— Могу! Могу поклясться чем хотите! У нас нет, не существует ритуальных убийств. Это страшная клевета на еврейство.

— Скажите, у вас много врагов?

— Больше, чем друзей, господин Путилин.

— Эти враги — из-за вашей профессии ростовщика?

Губермана передернуло.

— Я, видит бог, никого не грабил…

— Позвольте, вы уже забыли и нарушаете свое обещание говорить мне одну лишь правду. Предупреждаю вас: еще одна ложь — и я бросаю ваше дело. Итак, отвечайте: ваши враги стали ими на почве ваших ростовщических операций?

— Да… — не поднимая головы, прошептал ростовщик.

— Вы многих разорили?..

— Я их не разорял. Они, должники, сами себя разоряли… Они брали деньги… Векселя… Неустойки… Опись… продажа с молотка…

— И много, я спрашиваю, таких, которые «сами себя разорили» благодаря знакомству с вами?

— Много.

— Не из евреев?

— Нет.

— Вы всех своих русских клиентов помните хорошо?

— Нет… Где же упомнить, господин Путилин…

— Но особенно лютых врагов знаете? С кем за последнее время вы имели столкновения из-за сведения денежных счетов?

Губерман начал медленно, обдумывая, перечислять фамилии.

— Скажите, а кто-нибудь из них грозил вам местью?

— Ах, господин Путилин, это были обычные фразы о том, что я захлебнусь проклятым золотом, что мне отольются их слезы…

Ростовщик схватился за голову и вдруг как-то завыл, зарыдал.

— Ай-ай-ай… — вырвалось у него с рыданием. — И это правда! Сбылось их проклятие… Золото, кажется, действительно сгубило меня. Все бы теперь отдал за свободу, за то, чтобы снять с себя страшное обвинение.

Путилин с сожалением поглядел на еврея.

— А такого-то вы не знаете? — тихо спросил он у него.

— Нет, что-то не помню…

— Я вам опишу его приметы.

Но когда сыщик указал эти приметы, то получил все тот же отрицательный ответ.

— В ночь накануне обнаружения трупа в вашей выгребной яме не слышали ли вы подозрительного шума, лая собаки во дворе?

— Может, и лаяла собака, не знаю. Мало ли когда она лает. Я специально приобрел ее, чтобы она охраняла двор.

Путилин погрузился в раздумья.

— Неутешительно… — пробормотал он, вставая. — Ну, прощайте, Губерман, а лучше — до свидания.

Домик на два окна

Когда мы подъехали к дому Губермана и вошли во двор, лицо Путилина было мрачно и темно, как и наступающая ранняя ночь.

— Дело темное… дело темное… — бормотал он.

Дом был опечатан. Собаки на цепи уже не было. Великий сыщик принялся за детальный осмотр двора. Он тщательно оглядел выгребную яму и собачью будку.

— Смотри, доктор, — обратился он ко мне, — кто бы мог подумать, что евреи кормят собак костями от свиного окорока!

Путилин, улыбаясь, держал большую обглоданную кость. Потом, подняв глаза, посмотрел на забор.

— Однако здоровый забор! Чуть не полторы сажени в вышину. И с гвоздями наверху. Да, через такой не перескочишь!..

Медленно, шаг за шагом, он стал обходить его, пробуя каждую доску.

— Крепко… крепко… — шептал он.

Вдруг его рука, которой он с силой надавливал на забор, провалилась, и мой друг слегка покачнулся, подавшись вперед.

— Что с тобой? — бросился я к нему.