Сыщики из третьей гимназии и Секрет медальонов

– Я и сам не прочь выпить. Что ж, братцы, пошли. – Дерзкий приветливо улыбнулся босякам, чтобы у нищего сыщика не возникло даже малейших подозрений, что он раскрыт.

Повезло, что вчера вечером Чванов успел прогуляться по окрестностям и ближе к Кирочной улице обнаружил строящийся дом. Там было шумно, строители-артельщики бегали по лесам, в общем, идеальное место, чтобы разобраться с ненужными свидетелями.

– Давай в «Боровичи» зайдем, – предложил вдруг Оська, указав на трактир, мимо которого проходили.

– Там грязно. Я знаю место получше…

Главное было покинуть Знаменскую, где полно прохожих и городовых. И не позволить уйти Петьке Абасу. Не дай Бог у себя в сыскной заглянет в картотеку «варнаков», беглецов с каторги, и его опознает. Тогда сыщики поймут, что он убил родного брата, допросят племянника, узнают про медальон, найдут его в опечатанной коробке и спрячут в несгораемый шкап.

Они подошли к подворотне, что вела к облюбованной Дерзким стройке.

– Прошу, – предложил он широким жестом.

На лице нищего появилась обеспокоенность:

– Что мы там забыли?

Дерзкий вытащил револьвер и навел на Петра:

– А ну живо…

Нищий оглянулся. Ближайший городовой был в ста саженях.

– А ну-ка, Оська, пни своего приятеля. А то он по-русски плохо понимает…

– Да ты чего…

– Пни, говорю… Он из сыскной!

– Ах ты сволочь! А ну пшел! – Оська вдарил Петра в спину.

Абасу пришлось повиноваться. Пройдя подворотню, он бросился было за угол, но бывший офицер с первого выстрела уложил его на землю. И, подойдя, выстрелил в висок, чтобы наверняка.

– Вот ведь гад. А я и не знал, что он легавый, – пробормотал, перекрестившись, Оська. – Так, а где тут выпить?

Дерзкий развернулся к нему. Оську он привлек к делу из-за собственных фанаберий. Никак он не мог явиться к брату по черной лестнице. Хвастун должен был получить всего рубль. А получил два, уж так вышло. Но раз выследил и привел шпика, должен помереть. Оставлять в живых его было нельзя.

Оське он попал в сердце. Бродяжка рухнул, захрипел и тут же отдал Богу душу.

Глава шестая

Володя с ненавистью разглядывал себя в зеркале – после вчерашнего застолья у дедушки мать отвела его к куафёру и велела подстричь мальчика покороче. И безжалостные ножницы мигом обкорнали кудрявую шевелюру, оставив на голове белобрысый ёжик.

– На каторжника похож, – засмеялся отец, когда Володя с мамой вернулись домой.

– На каторгу отправляют за преступление. А вы меня ни за что ни про что упекли на восемь лет, – расплакался мальчик.

– В гимназии ты получишь знания… – попытался объяснить Дмитрий Данилович.

– Латынь и греческий?

– Ну да…

– И с кем я буду на них говорить? Древние римляне с греками давно вымерли.

– Ты будешь изучать историю, географию…

– А разве дома их изучать нельзя?

– Математику точно нельзя…

– Папочка, пожалуйста, дай твою лыгорифмическую линейку, – попросил вдруг Володя.

– Во-первых, логарифмическую, – поправил его Дмитрий Данилович, – во-вторых, у меня её нет. Я юрист, она мне не нужна. Возьми у Женьки.

– Он мне её уже подарил. В тот день, когда гимназию окончил. Сказал, что она ему никогда больше не понадобится. И зачем же он тогда эти лыгорифмы учил?

– Логарифмы, – снова поправил сынишку князь Тарусов, – понимаешь, Володя, математика учит нас думать.

– Я что, по-твоему, думать не умею? Хочешь, я такого придумаю, что всем мало не покажется?

В кабинет Дмитрия Даниловича заглянула Александра Ильинична:

– Что за крики? Володя, ты опять за свое? Мы ведь, кажется, договорились.

– Да, – потупился Володя, вспомнив очкастого Федю Липова.

– Тогда иди баиньки, завтра тебе рано вставать.

Засыпая, Володя завидовал Эдмону Дантесу, который в похожих обстоятельствах сумел сбежать. Но под камерой будущего графа Монте-Кристо плескалось море… А у Володи под окнами катались по пыльной Сергеевской извозчики. Эх, надо было бежать из Терийоки!

* * *

На Большой Морской Кешка никогда не бывал. Крючочников сюда не пускали городовые и дворники. Но ныне Кешка выглядел прилично, и они не обратили на него внимания.

Пройдя мимо огромных витрин шикарных магазинов, в которых сверкали блестящие украшения и великолепные наряды, мальчик остановился у подъезда, охраняемого полицейским.

– Съезжий дом туточки? – уточнил он.

– Здесь сыскная, – объяснил городовой. – А съезжий дом – во дворе.

Кешка прошел через подворотню и увидел во дворе четырехэтажный флигель, а на нём пожарную каланчу. Если бы она была видна с улицы, мальчик и без городового догадался, где находится съезжий дом, потому что все подобные здания – а всего их в Петербурге двенадцать – увенчаны похожей каланчой. Потому что в съезжих домах квартировались пожарные. А также фонарщики, зажигавшие по вечерам освещение в городе, городовые, околоточные, здесь же содержали задержанных.

Кешка выстоял очередь к смотрителю.

– Зачем явился? – строго спросил тот.

– Мамку повидать…

– Как звать?

– Кешка…

– Да не тебя. Мамку.

– Фроськой.

– А фамилия какая?

Кешка задумался. Фамилию бывших квартировладельцев он знал, Ивановы, а вот свою – нет. Без надобности она ему была.

– Ну что молчишь? – поторопил его смотритель съезжего дома.