– Ещё раз спасибо, Иван Дмитриевич, – сказала Анастасия Григорьевна.
– Спасибо, Иван Дмитриевич, – заулыбались мальчишки.
Крутилин в ответ открыл дверь соседнего с кабинетом директора класса, убедился, что он пуст, и жестом пригласил всех туда войти.
– Садитесь, – показал он родителям и детям на парты. – Ну а теперь, господа гимназисты, расскажите правду.
– Но мы уже рассказали, – напомнил Володя.
– Неужели вы надеялись, что можете обмануть меня, начальника сыскной? Да я вас насквозь вижу. Говорите правду, – стукнул по столу кулаком Иван Дмитриевич.
И Володя, виновато потупившись, всё рассказал. Внимательно выслушав, Крутилин удовлетворенно заявил:
– Молодец, что Кешку в сыскное направил. Я сегодня велел задерживать всех, кто запросит с Фроськой свидание. Так что с ним скоро повидаюсь. Но вот что бумаги у меня со стола украл – это очень нехорошо. На первый раз пущай тебя родители дома выпорют. Но ежели чего ещё подобное про тебя узнаю, посажу в тюрьму, будь уверен. Так что, дорогие родители, воспитывайте чад ваших в строгости, шалостям спуску не давайте. – Иван Дмитриевич достал из кармана сюртука часы. – Ого, полтретьего. Мне давно на службу пора.
Федю дома просто хорошенько отругали. А вот Володю вместо порки оставили без обеда – страшнее наказания сложно было придумать.
Чванов с двух часов пополудни сидел у третьей гимназии в закладке с откидным верхом, ожидая Кешку, но чуть было его не проворонил – ведь тот пришел в другой одежде. Только когда крючочник, забрав кости, выходил из сада, Дерзкий опознал его.
«Десять-двенадцать лет, волос русый, ходит со шваброй, на конце которой трехпалый крюк».
Он вышел из экипажа и направился к подростку.
– Ты Кешка? Кешка Соловьев? – спросил он, сблизившись, и улыбнулся.
– Да, – опасливо ответил мальчик, готовый бросить кости и сделать ноги.
– А я твой папа-генерал!
– Правда? – И мальчик бросился к Чванову на шею.
Глава двенадцатая
– Чему обязан? – не предложив сесть, с презрением спросил у Яблочкова надменный мужчина лет пятидесяти. В холеных руках он вертел визитную карточку Арсения Ивановича. Рядом с ним сидел подросток в форме первого кадетского корпуса.
– Я расследую убийство Александра Чванова.
– И как продвигается ваше расследование?
– Мы нашли украденные заклады, но убийца пока не пойман.
– Разве? А я читал, что она уже изобличена.
– Соловьева себя оговорила. Она вор, но не убийца.
– Вот как? Тогда за что вы орден получили? – Майор Корнильев развернул лежавшую перед ним на столе газету и ткнул толстым пальцем в колонку на первой полосе.
Яблочков замялся:
– За найденные вещи. Но убийцу мы поймаем, обязательно поймаем. И вы оба, – Арсений Иванович перевёл взгляд с майора на кадета, – можете нам помочь.
– Каким таким образом? – спросил Корнильев.
– Александра Ивановича убил его брат Анатолий.
– Что? Как? Он же на каторге…
– Он оттуда сбежал.
– Ну ничего вы не умеете. Ни ловить, ни охранять. За что вам только жалованье платят? Попробовал бы какой-нибудь горец сбежать у нас из крепости Грозная. Мы бы на следующий же день сожгли его аул со всеми его обитателями.
– Предлагаете сжечь вашу квартиру? – ехидно спросил Яблочков.
– Что? Да что ты себе позволяешь, штафирка?[19]
– Всего лишь следую вашему совету. Вы ведь единственные родственники сбежавшего с каторги Чванова.
– Я ему никто. Седьмая вода на киселе. Второй муж его несчастной матери.
– Зато Иван Александрович, – Яблочков указал на подростка, молча слушавшего перепалку взрослых, – единственный его племянник. А вы его опекун.
– Я знать не знал, что Александр назначил меня опекуном в завещании. С превеликим бы удовольствием отказался от этого бремени. И, скорее всего, так и сделаю, но сперва обязан уладить вопросы с закладами. Опекунский совет возиться с ними не станет. Кстати, когда их мне отдадут?
– Может, позволите мне сесть? – со значением спросил Яблочков.
– Валяйте.
– Про заклады поговорим позже, – пообещал Арсений Иванович, усаживаясь. Сперва я хотел бы расспросить об отце и матери Александра и Анатолия.
– Его отец Иван Иванович – мой лучший друг. Вернее, был им… Мы вместе учились в кадетском корпусе. Потом вместе служили в 80-м пехотном кабардинском полку. Ну а после его смерти Оленька стала моей женой.
1849 год
Новый доктор крепости Грозная был юн, розовощек и чересчур оптимистичен.
– Кто вам сказал, что у вас скоротечная чахотка? – первым делом спросил он Чванова при осмотре.
– Горцы, у которых был в плену. От них я и заразился.
– Откуда дикарям знать, чем они больны?
– Они харкали кровью, как харкаю сейчас я.
– Ну и что? У вас обычное воспаление легких. Пару недель постельного режима и хорошего питания, и снова будете в строю. Уверяю вас.
– Горцы, от которых я заразился, уже умерли.
– Сколько им было лет?
– Не знаю, больше шестидесяти, наверно…
– Ну вот. Они просто умерли от старости. А вы поправитесь.
– Хотелось бы верить.
– Вот правильно вы говорите: вера! Наша вера! Именно она и отличает нас от горцев. Мы верим, а они молятся ложным богам. Потому они умирают, а мы – их побеждаем.