Сыск во время чумы

– Опять? – спросил Орлов с явным неудовольствием. – Ты уж за них просил.

– Они честно служили.

– Опять за свое?

– Коли по закону – их вернут в тюрьму, – словно бы не слыша неудовольствия, уходя от графского взгляда, бесцветным голосом продолжал Архаров.

– Вернут, откуда взяли, – поправил граф.

– А коли по справедливости, – они свой грех искупили, – упрямо заявил Архаров.

– Вот тоже негодяйский благодетель сыскался! И куда ты намерен их девать? Может, в гвардию их определить? Под твое начало? – вопрос был поставлен жестко, тут бы и выпалить подсказанный Карлом Иванычем ответ, но Архаров промолчал.

По чести, он и сам не знал, на что употребить мортусов. Диковинную идею Шварца оглашать – на резкий ответ нарываться: мало ли, что было при императоре Петре, тогда, может, и каторжник попадался иной, более склонный к добродетели… Но, коли не будет иного выхода…

– Ты полагаешь, будто они станут полезными членами общества – ну так и подскажи мне, убогому, каким манером! – ядовито осведомился Орлов.

– Они потрудились не за страх, а за совесть. Банду мародеров взяли, убийцу митрополита, как кобеля на сворке, привели, – в этих словах Архаров попытался подпустить намек.

– Да знаю, докладывал! Дальше что с ними делать – придумал?

– Нет. Но надо их в люди вывести. Заслужили.

– Экую ты на меня взгромоздил мороку… В люди! Тут сам себя не знаешь, как в люди вывести! – воскликнул Орлов. – Мало хлопот – еще и Архаров со своими каторжниками! Ну вот скажи – Самойловичу разве их отдать? Ему в больницах крепкие мужики нужны. Совсем их на волю отпускать нельзя – за старое примутся. Ну, скажем, отдам я их Самойловичу – так чума пойдет на убыль, и они без дела останутся, пустятся чудить.

Архаров молчал, глядя в пол. Возразить было нечего. Оставалось лишь пустить в ход замысел Шварца.

– Нешто ты сам с ними в Москве останешься следить за их примерным поведением? – сердито спросил граф и вдруг замер. Мысль посетила его – и по красивому лицу было видно, как эта мысль в голове обживается, укореняется, расцветает и приносит изумительный плод.

– В люди, стало быть, хочешь их вывести? Ну, гляди! Где они у тебя?

– Снаружи. Ждут у крыльца.

Орлов решительной походкой вышел на крыльцо. За ним выскочил еропкинский лакей с фонарем.

– А ну, выходите! Все, все! И ты, Ваня! – велел Архаров.

Мортусы, наконец-то хоть малость смутившись, предстали пред графские очи.

– Все, что ли? – спросил Орлов.

– Мортусы, встать отдельно, – приказал Архаров. Они подчинились.

Граф счел пальцем по головам – Архаров следил за этим пальцем – и хмыкнул.

– Девять рыл, – сказал граф. – Только-то? Я думал, за всю тюрьму просишь.

– Есть и другие, но сейчас делом заняты. Они же мортусы, никто их в отставку не увольнял, – Архаров позволил себе нечто вроде шутки, внимательно следя за графским лицом.

– Ничего, плечистые. Всего – сколько?

– Десятка два, пожалуй, будет, – вспомнив штурм особняка, сказал Архаров.

– И берешься их всех в люди вывести? Так, что ли?

Архаров видел – люди уставились не на Орлова, люди на него самого уставились с надеждой.

– Коли будет на то Божья воля, выведу.

– Ну, сам напросился! Ступай, мне сейчас недосуг, письма надобно диктовать, государыня ждет победных реляций, а решение мое вскоре узнаешь.

– Так им в тюрьму не возвращаться? – упрямо переспросил Архаров.

– Пусть службу свою пока не бросают. А ты составь список, дашь мне.

– Тучков, перепиши их всех, – тут же переадресовал поручение Архаров, ища взглядом в толпе Левушку.

– Честно, говоришь, служили? – переспросил Орлов. – И драться умеют?

– Честно служили. И драться умеют.

– Ох, Архаров, не быть тебе при дворе, – вдруг заявил граф. – Не говорун ты, нет чтобы риторически, с вдохновением рассказать… Ну, знаю я теперь, как с вами быть, братцы. Коли что – не прогневайтесь!

И, резко повернувшись, исчез в освещенных дверях, а лакей поспешил следом.

– Сдается, вас на службу возьмут, – сказал тогда Архаров.

И тогда лишь к нему вышел Левушка.

* * *

Архаров и Левушка, сидя на тюфяках, обувались, чтобы пойти завтракать, а Матвей Воробьев пугал офицеров докторскими байками про ожившие чумные трупы, когда Левушкин взгляд скользнул под соседний стул – и там остановился, а рожица отобразила недоумение.

– Что это у тебя, Николаша? – спросил Левушка, тыча пальцем под стул, рядом с которым стоял архаровский баул, так что это пространство, огороженное изголовьем тюфяка, баулом и стенкой, как будто все принадлежало Архарову.

– А что?

– Лохань какая-то под тряпицей, – встав и потопав, чтобы ноги удобнее обустроились в башмаках, сказал Левушка.

– Какая еще лохань?

Левушка нагнулся и тут же, морща нос, выпрямился.

– От чумы, что ли, оберегаешься?

Никодимка, посреди гостиной бривший Артамона Медведева, смахнул с бритвы пену и тоже подошел поглядеть. Даже опустился на четвереньки, держа при этом бритву на отлете.

– Уксус, – доложил он. – Только весь высох.

– Вспомнил, – буркнул Архаров. – Кыш отсюда.