Сыск во время чумы

За делами Архаров совершенно утратил счет дней. Он, не слезая с коня, носился с преображенцами по Москве, сопровождая то Орлова, то Волкова, то Еропкина, мечтая вернуться в Санкт-Петербург и выкинуть из головы всех мортусов на свете. Но однажды в полдень его сыскал графский вестовой.

– Вашей милости на словах велено передать, чтоб сегодня вечером быть вам непременно в особняке господина Еропкина и с негодяями вместе.

– Именно так? – переспросил Архаров.

– Так молвить изволили. И посмеялись.

Архаров тут же командировал Левушку с приказом для сержанта на чумной бастион.

– Скажешь своим любезным приятелям – пробил их час, – велел он. – Сержанту приказ вслух прочитай внятно и убедись, что понял.

Левушка весело отсалютовал и ускакал.

Собирались к графу – как на бал. Архаров обнаружил, что дня четыре уж не брился. Выросла щетинка – чуть темнее его ненапудренных вьющихся прядок, но отдельные волоски с чего-то вдруг рыжие. То есть, общий вид какой-то пегий.

Стали искать Никодимку. Никодимку как корова языком слизнула. Вот именно тогда, когда его услуга действительно потребовалась! И даже бабы, которые его первые пригрели (тут, кстати, обнаружилось его вранье – Никодимка утверждал, будто чумой переболел и опасности ни для кого не представляет), не знали, куда красавчик-дармоед подевался. Пришлось доверить образину Фомке.

Приведя себя в достойный вид – даже штиблеты были натянуты туго и не морщили! – Архаров, стараясь не слишком сгибать ноги в коленях, пошел на крыльцо встречать Левушку. Тот где-то задержался и, подъехав чуть ли не в последнюю минуту, бойко соскочил с коня.

– Эким хватом стал! – похвалил его Матвей, вышедший вслед за Архаровым – взять на вольном воздухе понюшку табака и всласть прочихаться.

Отдав коня солдату, Левушка пошел на угол – высматривать мортусов. Тут же раздался заливистый свист. Матвей выронил табакерку.

– Уймись, это наши знак подают, – сказал Архаров, – чтобы всей ордой перед домом не околачиваться.

Еропкин даже в чумную пору старался жить, как положено знатному московскому барину. Как мог, держал открытый стол, тем более – когда у него поселились граф Орлов и гвардейцы. Когда ему деликатно советовали не тратить таких денег на прокорм малоизвестного народа, он обычно отвечал в том смысле, что живет вдвоем лишь с супругой, детей не имеет, а брать деньги с собой в могилу не собирается.

Для таких обширных обедов была предназначена немалая столовая еропкинского дома, куда после пожара в Головинском дворце устроили на жительство десятка два офицеров. Потом их понемногу расселили поблизости. Сейчас там было просторно – столы сдвинуты к стене, стулья – баррикадами, и можно было выстроить полк не полк, но роту – точно.

– Сюда пожалуйте, – сказал, выйдя на крыльцо к Архарову, его знакомец, орловский казачок Филатка. – Людей своих благоволите завести.

– Тучков, гони всех сюда! – крикнул Архаров.

Левушка стал махать руками, показывая, чтобы мортусы явились из переулка. Но вдруг руки его опустились и весь вид явил некое веселое недоумение – как если бы мортусы вышли, наряженные в фишбейные дамские платья, в кружевах и с веерами.

Архаров спустился с крыльца и увидел причину.

К Левушке подошел Никодимка. Очевидно, он шел с Пречистенской набережной Коробейниковским переулком. И не столько шел, сколько брел, согнувшись под немалым мешком.

По красивому лицу текли слезы. Никодимка хлюпал носом, вздыхал и тихонько причитал.

Одновременно по Остоженке подошел Шварц.

Архаров пошел ему навстречу, несколько обеспокоившись – он с немцем на этот вечер не договаривался.

– Его сиятельство изволили назначить мне аудиенцию, – сообщил Шварц, – будучи довольны моими трудами по выявлению убийц митрополита. Дворовый человек господина Раевского, повар Василий Андреев, опознал двух злодеев, которые, будучи в толпе рядом с ним, по крику Дмитриева бросились бить владыку Амвросия. Полагаю, что не врет. Их имена – Алексей Леонтьев и Федор Деянов.

С тем он чинно, придерживая эфес шпаги, взошел на крыльцо.

Мортусы, одетые кто во что горазд, иной в кафтане, иной в армяке, подошли к воротам особняка и обступили рыдающего Никодимку.

На вопросы он не отвечал, а только называл себя бессчастным сиротинушкой, лишенным в жизни приюта, и роптал на жестокую судьбинушку.

– А в мешке что? – догадался спросить Тимофей.

– Кафтан, да другой кафтан, да штаны к нему, да чулок шесть пар… – отвечал страдалец, – да рубахи четыре, да исподнее…

– Братцы, да он с приданым! – воскликнул Левушка. – Жениться, что ли, решился? К новой родне перебираешься? А невеста – чья такова?

– Не своей волей, видать, Никодимка под венец идет, – заметил Тимофей. – А грех покрывает.

– Тебе бы такой венец! – огрызнулся дармоед. – Мученический венец, мученический!

Понемногу выяснили – Никодимка пытался вернуться к Марфе, но принят не был, а выставлен едва ли не пинком под зад. И много чего любопытного о себе услышал.

– Вон оно что за приданое! – воскликнул Архаров. – Ну, сожитель, небось, здорово ты ее разозлил, коли она столько добра не пожалела – лишь бы от тебя избавиться!