Сыскные подвиги Тома Сойера. Том Сойер за границей (сборник)

– О, ради бога, летайте назад, господин Том, тут самый огромный великан из «Тысячи и одной ночи» идет к нам! – И опрокинулся вверх ногами в лодку.

Том дал задний ход, и когда мы остановились, человеческое лицо величиной с дом смотрело в лодку, как будто какой-нибудь дом заглянул в нее своими окнами, так что я упал и обмер. Должно быть, я даже по-настоящему умер и скончался на минуту или на две; но потом опомнился и вижу, что Том зацепился багром за нижнюю губу великана и таким способом удерживает шар, а сам задрал голову кверху и рассматривает это ужасное лицо.

Джим стоял на коленях, сложив руки, уставившись на чудовище, точно молил его о пощаде, и шевелил губами, но не мог выговорить слова. Я взглянул и чуть было опять не обмер, но Том говорит:

– Он не живой, дурачье; это сфинкс.

Никогда еще Том не выглядел таким маленьким, вроде мухи, но это казалось потому, что голова великана была такая громадная и суровая. Суровая!.. да, но уже не страшная, потому что, вглядевшись, можно было заметить, что это благородное лицо и как будто грустное, и вовсе не думает о вас, а о каких-то других и более важных вещах. Оно было каменное – из красноватого камня, – а нос и уши у него были отбиты, и это придавало ему обкусанный вид, и от этого вам было еще более жаль его. Мы постояли перед ним, потом облетели вокруг него и над ним и нашли его очень величественным. Голова его была мужская, а может оыть, и женская, а тело как у тигра, в сто двадцать пять футов длиной, и между передними лапами помещался красивый маленький храм. Весь он, кроме головы, был засыпан песком целые столетия, быть может, тысячелетия, и только недавно его отрыли и нашли этот маленький храм. Какая пропасть песка понадобилась, чтобы зарыть это создание! Я думаю, почти столько же, сколько потребовалось бы, чтоб зарыть пароход.

Мы высадили Джима на самой макушке с американским флагом для охраны, так как находились на чужой земле; а затем стали летать по всем направлениям, разыскивая то, что Том называл эффектами, перспективами и пропорциями, а Джим тем временем усердствовал, принимая всевозможные позы и положения, но всего лучше выходило, когда он становился на голову и выделывал ногами разные штуки, по-лягушечьи. Чем дальше мы отлетали, тем меньше становился Джим и тем величественнее сфинкс, пока, наконец, мы увидели, так сказать, булавку на куполе. Таким путем, говорил Том, перспектива дает правильные пропорции; по его словам, друзья Юлия Цезаря не знали, чем он велик, потому что находились слишком близко от него.

Мы отлетали все дальше и дальше, так что, наконец, Джима совсем не стало видно, и тогда-то нам бросилось в глаза все благородство огромной фигуры, смотревшей с высоты на Нильскую долину так спокойно, и величаво, и одиноко, и все жалкие лачужки и другие предметы, разбросанные вокруг нее, исчезли и скрылись, и ничего не оставалось вокруг, кроме далеко раскинувшегося бархата-песка.

Тут было подходящее место, чтобы остановиться, так мы и сделали. Мы провели здесь полчаса, смотрели и раздумывали, но оба ничего не говорили, потому что для нас было что-то странное и торжественное в мысли о том, что сфинкс глядел на эту долину и думал свои вещие думы тысячи лет, и никто до нынешнего дня не разгадал их.

Наконец я взял подзорную трубку и увидел, что какие-то черные фигурки копошатся вокруг него на бархатном ковре, а другие взбираются к нему на спину, заметил также два или три клуба белого дыма и сказал Тому, чтобы он посмотрел. Он сделал это и говорит:

– Это жуки. Нет – постой; это… да, это, кажется, люди. Да, это люди, – люди и лошади. Они приставили длинную лестницу к спине сфинкса… Что за странность? А теперь взбираются по ней… а вот опять клубы дыма – это ружейные выстрелы! Гек, это они на Джима!

Мы схватились за машину и понеслись на них вихрем. Мы были там в одно мгновение, со свистом слетели к ним, и они кинулись врассыпную, кто куда, а те, что взбирались по лестнице, полетели вверх тормашками. Мы взлетели наверх и нашли Джима на макушке головы. Он совсем из сил выбился и еле дышал, частью от криков о помощи, частью с перепуга. Он выдержал продолжительную осаду, которая длилась целую неделю, по его словам; но этого не было, это только показалось ему, потому что уж очень они его доняли. Они стреляли в него, осыпали его пулями, но не задели, и когда убедились, что он не хочет вставать, а пули не могут попасть в него, пока он лежит, то притащили лестницу, и тут он увидал, что пришел ему конец, если мы не поспеем на помощь. Том был в большом негодовании и спросил его, почему же он не показал им флаг и не потребовал именем Соединенных Штатов, чтобы они оставили его в покое. Джим отвечал, что он так и сделал, но они не обратили никакого внимания. Том сказал, что заявит об этом в Вашингтоне, и прибавил:

– Увидишь, что им придется извиниться за оскорбление флага и вдобавок возместить моральный ущерб.

– Что это такое, господин Том? – спрашивает Джим.

– Наличные денежки – вот что это такое.

– Кому же они следовают, господин Том?

– Нам.

– А кому следовает ижвинение?