Сытый мир

Человек: Это правильно. В этом мы сходимся. Да это и легко понять. Но дело совсем не в этом. Кто же захочет один взять на себя всю эту работу? Речь идёт о шуме, а не о плоти. Речь идёт о сигнале. О тишине идёт речь! Любимая мной тишина — не так, чтобы было слишком тихо, но и не так, чтобы слишком громко.

X а г е н: Я это не вполне понимаю.

Человек: Ну, я ведь не правдолюбец, не спорщик, я исследователь, у меня могут быть ошибки, без сомнения, а в глубине кроется мания побед и трофеев, и когда так долго скитаешься по улицам, в какой-то момент начинаешь думать уже не головой, а ногами.

Хаген: Я всё ещё не догоняю, о чём речь.

Человек: Поиск настоящей тишины, само собой разумеется, не что иное, как поиск справедливости. Признаюсь в этом. Стоит только взглянугь на историю, и увидишь, что ей мало шести, или двадцати, или даже пятидесяти миллионов мёртвых, чтобы быть справедливой, хотя бы ненадолго. Может быть, можно убед иться в своей правоте после трёхсот миллионов, пусть временно. Мёртвые никогда не устаревают. Сколь многие из них и через сто лет используются д ля точного установления обстоятельств? Я люблю людей. Но только их не должно бьггь много. Для Германии, например, вполне достаточно было бы пятисот тысяч.

Хаген: Теперь я понял, чего вы добиваетесь! Вы слишком много хотите, вы ищете десятикомнатную квартиру. Вы просто не в своём уме! Куда вы стремитесь? Побыть человеком и опять назад? К награде за суперэкономию? Это чёрт знает как опасно! Всё это — фобософия!

Человек: Мы по воззрениям гораздо ближу друг другу, чем вы думаете.

Хаген: Хотите меня оскорбить?

Человек: Вы крепко держитесь за прутья своей решётки, за свою выкроенную по мерке клетку, за свои масштабы, из-за этого все ваши страдания!

Хаген: Подите прочь! Вы слишком назойливы!

Человек: Ваши масштабы мне ровно по колено!

Хаген: Слушай, у тебя в башке, похоже, перегорело слишком много проводов! Давай отсюда крутом! Передавай от меня привет Платону! Поворачивайся пошустрее!

Человек: Мы что, перешли на «ты»? Ну хорошо, мы же почти родственники.

Хаген: На самом деле романтик здесь из нас двоих — ты!

Человек: Надеюсь, что нет! И если средневековой аллегорией романтики был ещё миннезингер, то в наши дни это одержимый манией убийства скромный преподаватель, который отстрелил из охотничьего ружья четырнадцать человек. Это не есть красиво, если можно так сказать. Мы оба верующие, Хаген, и оба модники.

X а г е н: Я не хочу быть модником!

Человек: Бла-бла!

Хаген: Никакое не бла-бла.

Человек: И всё-таки бла-бла! Модник ли ты? Спрашиваешь! Ты по ут рам натягиваешь на себя повседневность, а время шарфом оборачиваешь вокруг шеи.

X а г е н: Я не знаю, во что вы верите, и не верю, что вы знаете.

Человек: Ая думал, мы хотели перейти на «ты».

X а г е н: Я хочу творить, и на полную катушку. Лиана права. Вокруг меня цветёт пышным цветом Сытый мир. А теперь я ко всему ещё и слепой!

Человек: Ты оплодотворяешь мир наобум! Как ребёнок!

X а г е н: О чём ты говоришь?

Человек: Ты стал слишком утончённым и культурным! В этом твоя проблема! Идём лучше со мной исследовать тишину! У нас сложится прекрасная команда. Убийца и оплодотворитель, можно быть только обоими сразу, либо никем из них!

Хаген: Тогда я лучше буду никем. Первый вариант для меня слишком тошен.

Человек: Ничто мы уже давно отбросили как негодное.

Хаген: Тогда я хочу быть всем чем угодно, но только не этим!

Человек: Ах ты филин антропофажий! Ты всё врёшь! Скажи, чего ты хочешь!

Хаген: Если мне будет позволено сказать, чего я хочу, я сейчас больше ничего не скажу.

Человек: Ах ты упрямец! Ты бунт желудочно-кишечного тракта! Ты сопротивляешься ходу жратвы! Ты плывёшь против течения. Чтобы не очутиться в жопе, ты раздражаешь желудок, чтобы его выворотило? Ну и что при этом выйдет наружу? Неужто сага?

X а г е н: По крайней мере опознать это можно. Разобраться, что входит в состав, хоть это и воняет.

Человек: Уму непостижимо. Ты мумифицировал Бога!

Хаген: Вероятно, это был единственный выход.

Человек: На деревьях полно сучков. Можно на них повеситься — если уж так хочется домашнего уюта.

Хаген: Пропесочить я могу себя и сам, и сделаю это лучше любого другого. Потому что… потому что… потому что я оптимист, так или иначе, и очень люблю Землю и…

Человек: Тогда ты целиком в русле модного течения! Никогда прежде человек так не любил Землю. Он разоряет и грабит её всё рафинированнее! Почему, например, такое колоссальное различие между обычной войной и атомной? Обычная война — это только смерть человека, а атомная война — это прежде всего загрязнение окружающей среды! Поэтому мир избавляется от бомб — все хотят снова убивать друг друга в гигиеничном, здоровом бою!

Хаген: Ну-ну-ну, всё это я считаю не более чем радикальной сатирой. Задумано не дальше чем на два метра в длину, даже не задумано, а скорее заплюнуто… Ах, только не воображай, что ты можешь позволить себе улыбку превосходства лишь из-за того, что я по причине алкогольных обстоятельств немного торможусь. Правильная фраза ещё только формируется.

Человек: Я уже знаю, на что мы сейчас выйдем.

Хаген: Да?