Сжигая запреты

– Я хотела… – опускаю взгляд вниз. Зажмуриваясь, вновь погружаюсь в воспоминания. Больно, но проживая эти моменты с Даней, я, наконец, чувствую облегчение. – Хотела, Дань… Когда ты пришел ко мне после танцевального фестиваля… Помнишь, я тогда с порога напала на тебя? «Как ты смеешь приходить сюда??? Можешь уехать? Уезжай!»… Я такая дурочка, Дань… – всхлипываю, когда в груди разбухает огромный, вязкий, сковывающий все мои движения и затрудняющий дыхание ком. Захватываю, сколько могу, кислорода и выпаливаю: – У меня тогда нижайшая точка была! Я провалилась глубоко-глубоко под землю! Я не представляла, где мне искать выход! Казалось, что там и останусь! Похороненной заживо! Кричала на тебя, а на самом деле… Мне уже тогда плевать было на все, что с нами произошло! Я просто хотела, чтобы ты обнял меня и вынес на поверхность… Но едва я призналась тебе, что беременна, ты ушел…

– Прости… – со стоном сжимает меня.

Качает. Баюкает. Утешает.

Я обхватываю его лицо так же, как он мое, и, не открывая глаз, мотаю головой.

– Давно простила… – выталкиваю уверенно. – Сейчас рассказываю, чтобы ты понял, почему все произошло именно так… Потом… Когда я уже, как мне казалось, преодолела все эти кошмары, мне не хотелось, чтобы ты знал… Да, не хотелось, Дань! – шепчу, не скрывая эмоций. Суматошно и сбивчиво. – Помнишь, как ты выдал после своего возвращения, что тебе было интересно, стала ли я по-другому выглядеть из-за беременности? Ты сказал, что для тебя не стала! Ты смотрел на меня так же, как раньше! Я хотела, чтобы так было всегда, Дань! Понимаешь? Ты же не будешь теперь относиться ко мне как-то иначе? Ты же не считаешь меня грязной, сломленной, слабой?.. Данечка… Данечка… – выдыхаю, цепляясь за него так, что попросту не оторвать.

– Нет, нет, нет, – толкает он так же быстро. – Не считаю! И думать о таком не смей! – повышает голос почти до крика.

Не пугает и не огорчает. Успокаивает и бесконечно радует.

Комок из боли, тревоги и страха разрывается и разливается по моей груди исцеляющим теплом. Я всхлипываю, но эти рыдания по большей части облегчение. Лишь после этого я решаюсь поднять веки и взглянуть ему в глаза.

– Хорошо, Дань… Хорошо… Хочу, чтобы ты всегда смотрел на меня с тем же головокружительным восхищением, с той же огненной похотью, с тем же контрастным и столь будоражащим смущением, с тем же голодом, который не смог побороть, с той же бешеной любовью! И все это вместе! Только ты так умеешь смотреть! Только ты, Данечка! Я не могу это потерять! Я не могу потерять нас!!!

– Ты никогда не потеряешь, Марин.

– Обещаешь?

Практически одновременно толкаемся навстречу ртами. Целуемся отчаянно.

– Обещаю. Клянусь, – с жаром оглашает он.

И дальше друг друга зацеловываем.

– Я для тебя рождена, знаешь? – выдаю, не опасаясь больше, что могу оттолкнуть. – А ты – для меня, Дань!

Сама не знаю, чего конкретно этими словами добиваюсь. Просто говорю, и все. А Шатохин мой… Он подхватывает меня на руки. Стекла хрустят под его обувью, пока покидаем кухню. Мне от этих звуков зябко становится. Прячу лицо у Дани на груди. Вжимаюсь в него. Дышу им.

– Ты так кричал, потому что разозлился? – шепчу чуть позже, когда уже в обнимку под теплым водопадом душа стоим. – Это была ярость?

– Не только ярость… – хрипит Даня. – Было больно, – добавляет после паузы. – За тебя, Марин, – чувствую, как содрогается. – Не справился, – переводит дыхание.

– Дань… Дань… – молочу, еще не осознавая, что говорить. Просто набираю скорость. Чтобы в итоге выпалить: – Ты здесь ни при чем!

Но у него, очевидно, свои соображения.

– Если бы я тогда пошел следом за тобой… Я ведь собирался! Запрещал себе, но знал, что как только ты выйдешь, сорвусь за тобой. Даже если ты будешь с Оросом, – показывает мне тот вечер со своей стороны.

Я заторможенно принимаю. Просто по факту, не пытаясь навешивать по этому поводу каких-то своих эмоций. Стараюсь стать сторонним наблюдателем. Так безопаснее.

Но…

– Если бы не те кончелыги, что подвалили тогда к моему столу… – продолжает Даня. И это не пустая переработка давних событий. Слышу его настоящие переживания. – Если бы не агрессия, с которой я не сумел совладать… Я бы не упустил момент, когда ты выходишь из зала!

Понимаю, к чему ведет, и чем чревато. Себя винит. А это нельзя допустить. Нужно выкорчевать на этапе зарождения.

– Не надо, Дань… Не надо!!! Не ты меня туда привел! Не ты позвал! Не ты за меня отвечал! Я сама… Сама искала тебя! Вот и угодила! – рвано вздыхая, обнимаю его крепче. – Пожалуйста, давай не будем в этом копаться… Это ведь бесполезно! Я тебе рассказала, и мне стало легче! Это главное!

– А если бы Орос не успел? Если бы эти твари тебя изнасиловали, или покалечили, или… Или…

– Хватит!!!

Он замолкает. Только ненадолго.

И его потемневшие глаза в этот миг – порталы в потусторонний мир. Смотреть страшно, но взгляд отвести невозможно. Дрожь подкрадывается. Но я цепенею и держусь.

Пока Шатохин не задвигает мрачно:

– Я их всех найду, Марин.

Можно ли за мгновение сойти с ума? Мне кажется, что со мной именно так и происходит. Теряю от ужаса рассудок.