т.2. Проза и драматургия

— Я могу ретранслировать «Хабарова», он вас не слышит. Я — «Герань», прием… Совершенно верно, ледокол «Хабаров», вы меня приняли правильно. Я «Герань», дрейфующая станция… Бухта Светлая, я «Герань», сообщаю вам, что ледокол «Хабаров» затерт льдами в ста десяти милях от вас и к вам зайти уже в эту навигацию не сможет.

После этого была долгая пауза, во время которой Воденко несколько раз поднимал возмущенно руки, но сказать ничего не мог до тех пор, пока работал чужой передатчик. Наконец, очевидно, там высказались, и Воденко схватил микрофон.

— Бухта Светлая, я «Герань», ты, дорогой мой друг, на меня не кричи так, потому что я могу очень просто послать тебя куда подальше, и сам связывайся с «Хабаровым»! Я тебе еще раз говорю, что я только ретранслятор, я не «Хабаров», а дрейфующая станция, «Герань»! Так что, ты понял меня или нет?.. Ну, хорошо, хорошо, все передам… Ледокол «Хабаров», я «Герань», прием… да, слышу вас хорошо. А вы Светлую совсем не слышите? Ну так вот, это ваше счастье. Начальник зимовки, фамилия его Гурьев, приказывает вам идти на Светлую и… как говорится, никаких гвоздей чтобы не было! Еще он сказал, что нечего вам финтить, а если вы отвернете, то он сейчас же дает радиограмму в Совет Министров, хотя у него сегодня непрохождение, но через какой-нибудь ретранслятор даст, может, даже и через меня, радиограмму такую о вашем… я уж забыл… в общем, о вашем нахальстве и всем другом. Прием.

— Иваныч, включи-ка динамик, — сказал, не поднимая глаз от кителя, Калач.

— Вообще-то не положено, товарищ командир, — замялся Воденко и динамик включил с такой миной — дескать, вам бы я пожалуйста, но ведь нижний чин вокруг сидит, он-то чего пользоваться будет? Как только Воденко щелкнул тумблером, так палатка мгновенно наполнилась грубым мужским голосом. Это кричал кто-то из начальства «Хабарова».

— …он может мне приказывать? Какой-то Гурьев, которого я сроду в глаза не видел, мне расприказывался тут! Да я сейчас вообще сеанс закрою и уйду из связи, к чертям собачьим, пусть хоть в Совет Министров радирует, хоть самому Федорову! У меня под килем двадцать метров, того и гляди, выбросит на мель. И ветер зюйдовый жмет! Что ж, я этих женщин по льду пешком, как Нансена, должен пустить? Так дело не пойдет! До каких пор можно было, до тех пор шел. А теперь ни туда ни сюда. Может, и самого меня обкалывать будут! Объясните ему, «Герань», прием.

Воденко включил передатчик.

— Светлая! — закричал он. — «Хабаров» не может пробиться. Прием.

— «Герань»! — закричали с бухты Светлой. — Тут у меня…

Голос смолк, хотя передатчик работал…

— Ну, отойди же, — сказал кто-то кому-то в бухте Светлая у рации. — Не услышит она…

— Т-а-с-я!! — вдруг закричал совершенно другой голос. — Э-т-о я-a, В-а-н-я!!

Человек кричал в микрофон так, будто вызывал огонь на себя.

— Ты с ума сошла! Я тут за год без тебя повешусь! Ты скажи, где вы, я пехом приду или же на собаках махну! Узнай точные координаты, или же будет плохо!!

— Да не слышит она тебя! — раздраженно сказал знакомый голос, наверно, Гурьева. — «Герань», — продолжил он, — извините, тут у нас… — Он сделал паузу. — Вы передайте на «Хабаров», что это не по-советски и не по-полярному — поступок такой. «Хабаров» везет двум нашим товарищам жен, продукты, почту… у нас ведь больше в эту навигацию никого не будет. Ни души. Передайте это ему, пожалуйста!

— Вот дело разгорается! — хмыкнул Санек. — Из-за бабы сто миль пехом готов прочесать!

— Помолчи-ка! — грозно сказал Воденко.

Он включил передатчик и в голос заорал на «Хабарова»:

— «Хабаров», я «Герань»! Да вы что, в самом-то деле, над людьми измываетесь? Люди год никого не видели, а вы, как баре, встретили льдинку и дальше не хотите идти! Что это за безобразие? Вот тебя самого посадить бы в эту Светлую на год, а то и на три, вот тогда она тебе сразу бы темной показалась! К человеку жена едет, а ты пробиться не можешь! Обязанность твоя прямая — пробиться, говорю тебе как офицер запаса! Прием!

«Хабаров» ответил не сразу — видно, после такого наскока не каждый мужчина, хоть и моряк, придет в себя.

— «Герань», я «Хабаров». Во-первых, мы сами как будто не заинтересованы в своевременной доставке в Светлую людей и груза! Во-вторых, мы действительно затерты льдами, семь-восемь баллов лед, а у меня не ледокол, а судно ледокольного типа. Я не отказывал Светлой до тех пор, пока была какая-нибудь надежда, но впереди по курсу пришло поле, по нашим подсчетам, километров пятнадцать по фронту, закрывшее весь пролив. Пройти его у нас нет никаких шансов. Ждать ветра нордового, чтобы отогнало его, мы не можем — у нас полный корабль грузов для Нагурской. Положение безвыходное, поэтому я и решил сообщить все это на Светлую. И в-третьих, я бы вас попросил точно выполнять функции ретранслятора, коль вы за это взялись, и не добавлять собственных эмоций к этой крайне сложной и… слезливой ситуации. Кстати, как ваша фамилия, «Герань»? Прием.