Т. 4. Сибирь. Роман

Поля закатилась в веселом смехе. Ну и забавный же этот бородатый парень. Видать, со своим царем в голове! Для других нарымская земля — «гиблый край», а он пророчит ее для науки. Дедушка Федот Федотович Безматерных для всей парабельской знати — поселенец, батрак, неумытая харя, а для этого — профессор… Сколько Поля ни жила на белом свете, сколько ни встречалась с людьми, впервые она видела человека, который общепринятые понятия повертывал так, что они поражали тебя какими-то таящимися в них свойствами, недоступными пока никому, кроме него…

— Я привык, Поля, за это время к Федоту Федотычу.

— Он-то тоже к людям нежный, — заметила Поля.

— Это верно… Если все получится, как говорят немцы, «гут», то есть хорошо, то столько работки навалится, знай пошевеливайся только. Эх! — Он вскинул руки, потер ладонью о ладонь. Поля заметила, что глаза его в этот момент были какими-то неземными, похожими при блеклом свете жировика на далекие небесные звездочки, которые светятся на зорьке загадочно, ласково и тихо. «Небось женатый. А может быть, еще не успел жениться. Вот и тоскует», — подумала Поля, но задавать вопросы об этом не решилась.

Акимов собрал кое-какие вещички в брезентовый мешок, который Поля уже однажды видела в обласке, весело сказал:

— Ну что ж, я готов… вот мой кафтанишко.

— Теперь поспать. — Поля легла на прежнее место.

Акимов посуетился еще немного по избе, принес с улицы охапку дров, заправил печку и погасил светильник. Он осторожно положил свою одежду на чурбачок и, когда тяжелая пряжка ремня, перетянув брюки, громко ударилась о половицу, обругал себя шепотом:

— Медведь сиволапый.

Нары в избе были разделены столом. Поля легла на место Федота Федотовича, Акимов занимал свою часть нар в переднем углу.

2

А проснулась первой все-таки Поля. Она уже вскипятила чай и разогрела вареных рябчиков, когда Акимов вскочил с нар, как ошпаренный.

— Ну и кавалер, ну и бахвал! Надо же так безбожно проспать, — корил он самого себя. — Это, Поля, оттого, что хорошую весть мне принесли. Обрадовался, успокоился, притихла тревога. Нет, так не пойдет дело, не годится так…

— Зря вы себя ругаете! — смеялась Поля. — Не вы проспали, а я поднялась слишком рано. Можно было еще целый час спать. До рассвета долго.

Теперь уже Полины уговоры были бесполезны. Акимов зажег светильник и принялся хлопотать возле печки. Но и тут Поля опередила его. Она подшуровала печку, прибавила дров, и огонь пылал с ровным гулом.

— Садитесь, Гаврюха. Ешьте крепче. Обеда не будет, а ужин сварганим у дедушки в землянке только, — предупредила Поля.

— Вытерплю!

— Начинайте! Рябчики готовы.

— Минутку! Оботрусь снегом.

Через голову Акимов стащил верхницу и в одной нижней рубашке выскочил за дверь. Вскоре он вернулся с мокрыми руками, с мокрым красным лицом, покрякивая и поохивая.

— Звезды все небо заполонили. Морозец!

— В мороз идти легче, чем в снегопад и ветер.

Они ели рябчиков, прихлебывали чай, переговаривались о всяких пустяках. Поля чувствовала, что с каждой минутой Акимов все меньше и меньше стесняет ее. Вчера в первые часы их знакомства она долго испытывала и скованность, и робость, и напряжение. Но суждения Акимова о нарымских землях и в особенности о Федоте Федотовиче как-то незримо и очень естественно, без всяких слов ослабили это отчуждение. Видно было, что Акимов хоть и борец с царизмом, пришелец из далеких чужих краев, но добродушный, веселый человек, понимает жизнь других людей и оценивает их не по богатству и званию, а совсем по иным признакам.

Закончив завтрак, Поля поступила так, как поступил бы на ее месте каждый таежник: она перемыла посуду, составила ее рядком на полке, проверила, есть ли соль в туеске, на месте ли лежат спички, а потом отодвинула от печки не только поленья, но и мелкие щепочки, лучинки. Дрова в печке догорят, огонь погаснет сам собой. Но если вдруг по несчастью ли, или в поисках доброй добычи на стан придет неизвестный путник, он найдет здесь все: и спички, и соль, и котелок, и сухарь, и сухое полено с лучиной для разживки огня. А не произойдет такой случай, пусть себе все остается на месте до следующего прихода хозяев!

Встали на лыжи. Утро выдалось тихое — ветка не шевельнется, снежная пушинка с места не стронется. Но зато гулко в тайге, как в пустом доме. Дятел застучал клювом, добывая из-под коры червячка, и покатилось по тайге: тук-тук-тук, тук-тук-тук… Сумрак отступил в лощины, небо посветлело, засверкали над макушками багряные лучи, длинные и острые, как пики.

— Ну, ничего не забыли? Возвращаться не придется? — спросила Поля, осматривая Акимова. Иней покрыл его шапку, бороду, ресницы, положил серебристые пятна на полушубок и пимы.

— Можно двигаться, — сказал Акимов.