Т. 4. Сибирь. Роман

Ефим был уже на месте с конями. Сани просторные, полозья по-нарымски широкие, как лыжины. На таких полозьях сани устойчивы на раскатах, легки, а если снегопады вдруг прикроют дорогу, на них опять же беды нету, кати себе. Хороши нарымские сани и для езды по снежной целине: держат груз, как карты, не зарываются в сугробы до головок.

Кони у Ефима запряжены «гусем». Коренной конь, тот, что в оглоблях, длинноногий, поджарый, тонкошеий, сразу видно — из рысаков. Впереди, в постромках, конь светлой масти и ростом пониже, поприземистее, но, судя по мослакастым ногам, подобранному брюху, резвый, упорный в беге.

Только подошли к саням, Ефим раскинул собачью доху, набросил ее на плечи Акимова.

— Ложись, паря, зарывайся в сено, теплее будет.

Акимов утонул в дохе, повалился в сани, тяжело ворочая замерзшими губами, сказал:

— Прощайте, Поля! Спасибо вам и за осень и за зиму.

— Счастливой дороги до самого конца, — сказала Поля, жалея, что не может пожать Гаврюхе руку.

Ефим со свистом взмахнул бичом, кони рванулись и через минуту скрылись в сугробах и кустарниках за деревней.

Глава вторая

1

— Ты куда, земляк, везешь меня?

— Куды надоть, туды и везу, паря.

— А мы с тракта не сбились? Что-то дорога неторная пошла.

— По тракту, паря, мы почесть и не ехали. Только за Чигарой немножко, до своротка.

— К этим чертям, которые на постоялом дворе остались, ты не привезешь меня?

— Ты чё, паря, шутишь? С каждой верстой мы от них все дале. Пусть себе там, а мы проживем! — Власов засмеялся, и Акимов почувствовал, что это был смех превосходства в ловкости и хитрости: «Пусть себе там!»

— Пока не перепрыгнул, не говори гоп, — сказал Акимов. Ему казалось веселье ямщика преждевременным.

— Дураками не будем, поглядывать надоть, — вполне серьезно отозвался Ефим и, помолчав, добавил: — А все ж, паря, счастливый ты, видать, в рубашке родился, смотри-ка, ночь-то какая выдалась! Тихо, и месяц вон как играет. Тут сейчас деревушка будет. Мы ее, паря, проедем без остановки. Народишко ненадежный живет, услужливый.

— Ну, вот видишь, а ты говоришь: «Проживем!» — обеспокоенно сказал Акимов, с содроганием подумав: «Не хватало еще, чтоб здесь меня застукали после такого удачного начала».

Деревня оказалась в семь дворов. Избы были разбросаны по широкой поляне и окружены высоким березником, похожим в эту лунную ночь на блестящие серебряные подсвечники. Дорога проходила мимо изб, но не под окнами, а саженей за сто, в сторонке. Все крепко спали, нигде ни огонька. Даже собаки и те не всполошились.

На выезде увидели, что крайняя изба наполовину сгорела; чернел обуглившийся сруб, вокруг снег был обмят, и торчали ледяные кочки от замерзшей воды. Беда, по-видимому, произошла день-два тому назад. Снег еще не припорошил пожарище. Оно было совсем свежим, будто люди только что разошлись отсюда, побежденные огнем.

— А чей же это след? — спросил Акимов и от удивления даже привстал в санях. От пожарища через снежную поляну к лесу тянулся какой-то странный след: ступни были круглые, резко вдавленные и располагались друг от друга на большом расстоянии. Ни конь, ни корова не могли оставить таких следов. Казалось, что кто-то из людей уходил отсюда на высоких ходулях, какие иной раз мастерят потехи ради деревенские подростки.

Ефим Власов, присмотревшись, сразу понял, что это след лося. Сохатый, вероятно, приходил сюда пощипать сенца, которое неподалеку продолжало стоять, сложенное в стожок и чудом сохранившееся от пожара. Но ямщик решил позабавить своего седока. Чувствовал он, что беглец наскучался в тайге да и сейчас сидит и потрухивает: не кинутся ли на него из-за каждой березы неугомонные нарымские стражники?

— Ты знаешь, паря, чей это след — многозначительно сказал Ефим. — Этот след домового.

— Домового? — удивленно переспросил Акимов.

— Его, точно. Дом, слышь, сгорел, и он пошел искать нового хозяина. Долго бедняга будет скитаться, как неприкаянный, пока найдет себе по душе новую избу.

— Ты что же, земляк, веришь в домовых? — с усмешкой спросил Акимов, про себя подумав: «Деревню проскочили, где живут услужливые мужики. Может быть, пронесет и дальше».

— А у меня у самого в избе живет домовой. Зову его Ромкой. Хороший парень. Иной раз приеду с ямщины, лягу спать, а он обрадуется, что я приехал, гладит меня по волосам.

— Во сне?

— Какой там во сне! Чуть дремлю.

— Сущая чепуха! — удивленный услышанным, воскликнул Акимов.