Т@йва: Диалоги о Японии

Потом я поступил в университет, к счастью, в хороший, где был большой выбор в изучении иностранных языков. Маленькие вузы в Японии предлагают гораздо меньший выбор, так что мне, можно сказать, повезло. В Токийском университете я начал заниматься немецким, русским и польским языками. Хотя к тому времени я уже очень любил русскую литературу, серьёзно занялся именно немецким. У нас часто говорят, что можно любить что-то одно, но не обязательно это «что-то» делать своей профессией. Тогда я тоже так думал и, читая русскую литературу, занимался социологией, философией и немецким языком. Через два года я почувствовал, что я всё ещё знаю его очень плохо, несмотря на усердные занятия. Я понял, что этот язык мне не подходит, и тогда занялся русской, польской и чешской литературой профессионально.

– В Японии нередко один и тот же специалист изучает русскую, чешскую, польскую, сербскую, одним словом, славянскую литературу. Нам же трудно представить себе российского учёного, одновременно изучающего, к примеру, Японию и Китаю… – Разве среди русских востоковедов нет людей, которые изучают и Японию и Китай? Хотя и в соответствии с японской традицией специалисты по русской литературе долгое время были очень узкими профессионалами и ничего больше не знали. Современные японские слависты – явление новое, до конца второй мировой войны такой традиции не было. Лишь после войны появились учёные, открывшие для Японии славистику и здесь, в первую очередь, надо назвать профессора Сёити Кимура. Это мой «дед» в науке – он был учителем моих учителей. Это был гениальный лингвист, знавший древнегреческий и латынь, почти все европейские языки, специалист по классической древности. Позже он решил сосредоточиться на славянских языках, стажировался в Америке и там познакомился с европейскими и американскими традициями славистики – именно славистики, а не русистики. Позже под его влиянием уже в Японии появились учёные, интересующиеся не только русскими, но и другими славянскими языками и литературой. Но, всё-таки, когда мы в Японии говорим о славянской литературе, мы знаем, что русская литература, русский язык занимают в ней центральное место – это несомненно. Славистов у нас всё ещё меньше, чем русистов.

– В одном из интервью вы как-то дали понять, что чешская культура для Вас не менее интересна и важна, чем русская. Вы отдаёте предпочтение какой-то славянской культуре, литературе или же они для вас равны? – Надо иметь в виду, что я не считаю себя учёным. Я, скорее, литературовед, который любит читать всё, что интересно, в том числе и русскую, и польскую, и чешскую литературу – для меня это часть мировой литературы. В ней разница между языками не так важна. Для человека, который занимается иностранными языками, конечно, должен быть какой-то приоритет, потому что на изучение языка уходит очень много времени. Трудно выучить десять языков. Два-три можно, но и это нелегко. Поэтому для меня на первом месте стоит русский язык и русская литература. Да, несомненно, русская литература – великая литература, обладающая огромным наследием классиков XIX-го века. Её одну можно изучать всю жизнь. Но ведь параллельно этой великой литературе есть множество других интересных вещей, много интересных писателей. В этом отношении я жадный человек и хочу как можно больше знать о польской литературе, о чешской, о японской. Есть, например, конкретные писатели в Польше, которые меня очень интересуют. Я не в состоянии полностью посвятить себя изучению польской литературы, но хотя бы отдельных авторов я хочу знать хорошо.

– Вы говорите о Станиславе Леме? – Да, Лем – это моя юношеская слабость, с него всё началось, я читал в детстве его ещё по-японски.