Т@йва: Диалоги о Японии

– Из трёх своих ипостасей, как я понимаю, Вам ближе всего ощущение себя литератором, а уж потом переводчиком, преподавателем, учёным. Ходят слухи, что вы пишете художественные произведения и издаёте их под псевдонимом, к тому же европейским. Это правда?

– Интересно… Правда, но частично. Но раз уж я до сих пор скрывал такую свою деятельность, то пока эту тайну я открывать не буду.

Когда я был ещё школьником, я писал стихи и даже прозу. Я организовал литературный кружок, и мы регулярно выпускали любительский литературный журнал – в Японии есть такая хорошая традиция. В этом журнале я напечатал довольно много стихов и даже несколько рассказов. Один профессиональный литературный критик в те годы с похвалой отозвался о моих опытах в прозе. Потом, когда поступил в университет, прозу я перестал писать совсем, хотя стихи продолжал сочинять ещё некоторое время. Из моих товарищей по журналу, кстати, выросло несколько очень хороших, профессиональных литераторов – писателей и поэтов, которые дали мне знать, что у меня нет таланта. Так что на том этапе со своими юношескими иллюзиями я расстался. Но… в тайне я всё ещё пишу стихи или что-то в этом роде…

– Наверно, и издаёте в тайне? – …

– Вы одобрительно высказались о книге Кавато-сан, написанной о России на японском языке, подготовили предисловие для его японского издания, не раз приводили в своих работах фамилии иностранных авторов, пишущих на японском. Не пытались ли вы сами писать о России по-русски? – Были у меня такие мысли – что-нибудь небольшое написать. Как Харуки Мураками, например, собирается что-то по-английски написать, так и я подумал: почему бы и не написать? В самом деле, почему бы и нет? Может быть, я займусь этим как хобби. Но когда я поделился этой идеей со своим другом Григорием Чхартишвили, он сказал «пиши лучше по-японски».

– Кстати говоря, вы, как и Кавато-сан, изучали Россию в Гарварде. Как вы оцениваете качество изучения России в США, в частности, в Гарварде? – Уровень изучения языка в Гарварде, конечно, гораздо выше, чем в Японии. Америка – страна открытая. Там много выходцев из России, много эмигрантов, которые занимаются изучением России вместе с американскими исследователями – это очень важно. В результате, уровень изучения России в Америке очень высок.

– На вас американская русистика оказала какое-то влияние? – Перед тем как поехать в США я два с половиной года учился в докторантуре Токийского университета. Я был ещё молод, но в целом, как исследователь уже сложился. Когда я приехал в Америку, меня сильно удивили две вещи. Во-первых, высокий уровень американской русистики. Во-вторых, то, что там вместе работали выходцы из России, Азии и американцы – они создавали единое научное сообщество. Кроме того, как специалист по литературе, я занимался изучением гуманитарных наук и не имел отношения к политике и экономике – тому, что называли советологией или кремлинологией – они действительно были политически ангажированы, но меня это не затронуло.

– А русская эмиграция? Общение с диссидентами повлияло на вас, было ли какое-то политическое воздействие этих людей? – Да, это влияние было очень большим. Я был ещё молодым аспирантом и мне трудно было сблизиться с кем-то из известных эмигрантских писателей, но, естественно, я мог общаться ними, ходил на их лекции и семинары. Если говорить об эмигрантах, живших в Америке, надо упомянуть, конечно, Бродского, Аксёнова, Наума Коржавина, Вадима Крейда, поляков – лауреата Нобелевской премии Чеслава Милоша и известного исследователя Станислава Баранчака – очень хорошего поэта, учёного, преподавателя. Общение с этими людьми сыграло очень важную роли в формировании меня как слависта. Политикой я не интересовался, но, чтобы сблизиться с эмигрантами, надо было зарекомендовать себя человеком хотя бы в какой-то степени антисоветски настроенным. Меня очень интересовала проблема отношений литературы и эмиграции. Как литература влияет на эмигрантское бытие? Как эмиграция влияет на литературу? В этом отношении меня очень интересовал пример Набокова.