Т.Н.

Да и не было ничего удивительного в том, что иностранцы с трудом понимали, что он, там, им говорит. Но, к своему же удивлению, прекрасно понимая то, что именно он всем этим хотел сказать. Так сказать, под этим подразумевал. Ведь он строил предложения не так, как это было общепринято, а как строку из программы – на Бейсике. То есть того самого языка программирования для школьников, которым он владел в совершенстве. И столь же совершенно искренне верил в то, что раз за основу данного ему на УПК языка был взят разговорный английский, то если он строит фразу именно так, как его и обучали, то именно так и надо со всеми вокруг общаться. Ведь если ты строишь фразу на русском, то совершенно не важно в каком порядке твои слова следуют друг за другом, хоть в виде бреда обгоняя друг друга или и вовсе бессвязного лепета, лишь бы ты в конце этой сумбурной речи хотя бы и сам очень точно понимал то, что именно ты всем этим хотел сказать. И твоя полнейшая в этом уверенность помогала бы твоему собеседнику с тобой соглашаться. Чтобы его не посчитали за дурака. А то ещё и сочли б за умника! Не даром в России была так распространена Заумь, как отдельный стиль поэзии. И все русские с тех самых пор в расширенном носу пытались, каждый по своему, быть заумными. И откровенно плевали на синтаксис и грамматику. А кто из них поумнее, расширив от возбуждения те самые спорадические ноздри самого Ноздрёва, то и – на семиотику, смешивая противоречивые, с виду, смыслы в один блестящий парадокс. Начиная от «задам по задам за дам»11 и кончая от восторга! Не смотря назад, пока зауми с её главным «наобормотом» Хармсом ещё не было. Блуждая в тёмных переулках и задних дворах предпонимания фасада нашей повседневной речи. Тогда как иностранцы, учившие английский язык ещё в школе, мучительно перестраивали у себя в голове его слова как некий сложный ребус, пытаясь извлечь из них для себя хоть какой-то смысл. Давая возможность написанной им в их подсознании на базе английских слов программе в это самое время проникнуть в их сознание, сделать там своё тёмное дело и, как и любой вирус, замести следы. Что они расценивали как лёгкое недоумение. От его наглости! Не понимая как, вообще, можно одновременно кончить фразу на глазах у дам, и, за глаза, их робко проклиная. За эти колдовские «очи черные». И за всё то, что за ними стоит, как дистрофик – за шваброй из анекдота, для любого русского барина. По-холопски прячась от них в смущение восторженных междометий. И понимая уже, что Банан говорит с ними на каком-то сугубо своём внутреннем языке, пусть и на базе английского, мучительно думали, что это скорее всего они не совсем правильно с ним изъясняются. И повторяли свои фразы дважды. А то и – трижды! Боясь на него откровенно сорваться и наорать. Тогда как этот неуч и вовсе их не понимал. И продолжал упорно долбить на клавишу «ввод». Вводя в их сознание одну и ту же команду. Всё ту же и туже. Как удав на каждом выдохе душит свою жертву. Пока не трескалось пенсне их терпения, а другое очко меркантилизма и вовсе не выпадало в пух и прах, и они, внезапно прозрев, не начинали с ним соглашаться. Либо программа-таки срабатывала помимо его воли, и тогда результат снова был ровно тем, которого он от них и добивался. То есть в любом случае он выигрывал. И в тупости своей не знал себе равных! Причем, всё это делал он совершенно неосознанно. Лишь после, отмотав назад, с недоумением понимал, как ловко каждый раз у него это получалось.

Не понимая того, что это местные боги ему в этом помогали. Реализовать старинные запасы положительной кармы. Которую он тут заработал, воплощаясь как кто-либо из их местных писателей или поэтов. Книжицу которых как только кто-либо из жителей этой страны открывал и облагораживал его стихами или же витиеватой прозой свою душу, тут же звонкая монетка положительной кармы падала и в его копилку. Прекрасно понимая что тот, кто, в отличии от него, создает дурную литературу, повествуя о демоническом и негативном, готике, хороре и другим страшилкам, создает себе дьявольскую карму. Отнимая у себя удачу!

В банке дилер потребовал с Лёши дополнительную сумму за комиссию.

– My money. My money.

И повёз его молча дальше.