Т.Н.

С Анжелой же у Банана получилось ВСЁ! Даже то, на что он не смел и надеяться. Тем более – от неё.

– Ничего, что мне придётся изменить с тобой своему парню? – попыталась она вяло сопротивляться. Соблюдая ритуал.

– Двое – это уже толпа, – равнодушно пожал он плечами, – а там где толпа, там всегда заговор! Понимаешь?

И она поняла. Что это неизбежно! И распахнула объятья этому счаст-лифчику. Тайно вступив в его закулисные игры, чреватые дворцовыми переворотами. В постели. То обретая над ним свою всепоглощающую его власть, то понимая, вдруг, что это было не более, чем ловушка, троянский конь, подаренный ей только лишь для того, чтобы неожиданно подкрасться сзади и вероломно ввести в за… блуждение. Своего читателя, вместе с ним посмеявшись над тем, что он сейчас подумал. «Хи-хи!»

Но в каждой из поз неизменно ощущая себя его императрицей! Даже – снизу. Последовательно воплощая всё, о чём он только мечтал! В море.

И не только он. Вспоминая вслух в курилке на судне в том числе и о том, как сильно она ему всё это время нравилась. И как немыслимо она красива! «Накручивая» всю её красоту на вал Коллективного Бессознательного и заставляя хотеть её не только себя, распаляясь в предвкушении, но и – всем коллективом смены. А затем и – судна! Внезапно сплочённым в едином порыве страсти, пока он подробнейшим образом её описывал в тех или иных ситуациях, тут же выслушивая от каждого (возбужденного его рассказом) Члена экипажа встречное предложение совершить с ней то или иное безумство: «Да я бы отодрал её в за!… и против».

То есть – ещё больше, чем он мог бы даже надеяться от неё получить. Если бы подходил ко всему этому сугубо самостоятельно, а не под незримым контролем «общественных настроений». Которые он регулярно повышал (и ещё как!) своими бесконечными рассказами. Буквально заставлявшими его наплевать на все эти бытовые условности и действовать смелее. «Смелее, мой юный друг! – подбадривали Бывалые. – И только с ней, раз уж она так безумно тебе нравится! Не размениваясь по пустякам. В подвалах и подворотнях!»

– На это нужно сделать головной упор, – настаивал Банан. Анжелу, как брагу – на меду, – то есть – уйти в это дело с головой!

На что она то и дело заверяла Банана, что до него она «всего этого» отнюдь не любила. И если и делала иногда кому, то сугубо вынужденно.

– «Через губу»? – усмехался Банан, игриво ударяя ей по губам, в наказание. Своей сущностью. Ну, ни руками же…

– Если не в силах была отвертеться и отказать! – пыталась она «укусить» его в ответ. И символически прикусывала. Чтобы он не думал, что она шутит. – Но с тобой, сама не зная почему…

Ломаясь перед ним, как Пионер(ка).13 Мол, ты не смотри, что я такая сегодня…

И делала это не столько ему, сколько его прозвищу: Банану. Не в силах остановиться. Выписывая его языком восторга с самой заглавной буквы! Пока он с самой искренней из улыбок проницательно её душу говорил, чтобы она перестала уже болтать и не отвлекалась на эти рассуждения и прочие глупости. От самого столь взволновавшего её внезапной прелестью именно с ним процесса. Что всё это он услышит от неё после. Но…

Но на следующий день всё повторялось снова. Прерываемое её болтовней, когда она уставала этим наслаждаться.

Повторяясь и повторяясь, под то или иное вино. Оставляя её спать в полном одиночестве. Как он своему другу и обещал. Убегая от неё с утра на работу и отсыпаясь на судне во время обеда. За битый час. Вечером бодрился с Караваем после работы иным вином, колесил с ним по ночным клубам, питейным заведениям и прочим, не укладывающимся в голове у нормальных девушек местам, и вваливался к Анжеле чуть ли не посреди ночи.

– Вот видишь, сама судьба снова сводит нас! – улыбался он с порога.

– Судьба сводит нас с ума! – соглашалась она. На все его безумства.

До утра мешая ей соблюдать постельный режим. Пусть – вынужденно. Насилуя этим её и себя. Чтобы не перестать быть другом в глазах её избранника, нарушив данное ему обещание. Запомните, клятвы – это святое!

Пока Банан и сам наконец-то не ушёл в море. Не понимая того, как ему все это удалось вместить в какие-то там, то здесь, то опять там три недели перестоя. Там… та-ра-рам пам-пам! И остаться при этом урагане страсти и иных, насыщающих его душу «полным отрывом» от реальности, событий просто в живых.

И наконец-то выспаться.

Оставив подавленную всем этим прессом непереживаемых обычными людьми ощущений Анжелу всю зиму и пол весны над этим размышлять. Вспоминая те слова, что он ей при этом говорил:

– Соблазнять-ся – это активный процесс. Где ты сама себя же и разводишь. Чтобы не превратиться в марионетку, нужно почаще изменять своим привычкам, а не пытаться создать из них гарем, изображая из себя султана. Говорить – значит открывать возможность, то есть – возбуждать желание её реализовать.

– Значит разговор, сам по себе, есть нечто возбуждающее? – удивлялась Анжела, невольно прервавшись.