Читаем Та, что гасит свет (сборник) полностью

Та, что гасит свет (сборник)

— Видишь ли, то, что у нормальных людей называется поэзией, ты называешь текстами. Курнул, заглотнул, написал. И вот появились инопланетяне и пластиковые деревья. Ну да, ну да, конечно, не Энрике Иглесиас или кто там из баб про зонтик поет? Все равно — не то.

— Ты — зануда. Потому твои переводы и не прижились.

— У меня есть простое оправдание. Какого хрена описывать восход, если гораздо более талантливыми людьми уже это описано?

— Вот это как раз и понятно. Для каждого нового автора — это его, только его собственный опыт. И пишет он о том, что его взволновало.

— Дурак он, новый автор. Про восход давно уже все написано — просто он по своей малограмотности не успел это прочитать, играл в «Сони плейстейшен-3», времени не было. Не надо писать о восходе. Пиши, как круто мчаться на скейте. По крайней мере, у Шекспира скейтов не было.

— То есть ты за простоту и грамотность?

— Да, грамотность в переводе безусловна! А простота… Ну если ты чувствуешь, что автор после слов «наступил восход солнца» на самом деле хотел сказать: «При восходящем солнце воздух становился заметно теплее, и проснувшиеся пеликаны бросились искать рыбу», — пиши, только это немножко другая история.

— То есть твоя история: ты увидел — и убил. Без красок.

— Нет, ребята, я не абитуриент на первом экзамене, что вы меня ловите? Я увидел. Полюбил. Не успев разлюбить, убил. Ходили бы ноги, пошел бы, попрощался. Вот и вся история.

— «А ведь вы и убили-с…» — как сказал Порфирий Петрович, да? — хихикнул Деймос.

— Убивать нельзя, — добавил Фобос.

— А мне понравилось.

— Ну и хорошо, что на Наташе и закончилось. Так бы ходил и мочил всех красивых баб только за то, что они красивые и желанные.

— Нет, какие дураки! Вам же по нескольку тысяч лет, что вы мне тут плетете? Да мое ли дело, кто, когда и с кем? Но ведь эта развратная женщина была моей женой…

— Запись в паспорте — не жена. Венчаться надо было, — заметил Фобос.

— А я бы просто после первого «косяка» послал бы ее к черту. Потратил бы полгодика на лечение и стал бы трахать всех подряд — уверяю, ты так сразу бы заглушил свою тоску, — сказал Деймос.

— Я ее любил…

— Ты полюбил первую, которая проявила к тебе симпатию. А она симпатизировала всем подряд, такой, понимаешь, открытый, добрый, жизнерадостный характер.

— Если бы эта фраза прозвучала на веселом испанском, я бы перевел ее просто: «В общем, она была потаскуха».

— А на скучном английском?

— Он краткий, неэмоциональный. «Суперпотаскуха». И все.

— Ты мизантроп! Ты не любишь женщин.

— Я люблю женщин. Особенно в постели разными способами.

— Да ты фашист.

— Я просто родился не в то время. В девятнадцатом веке за пьесу в стихах автору платили в полтора раза больше, чем в прозе. Кому сейчас, скажите, продать перевод в стихах?

— А ты, не будь дураком, напиши двести двадцать серий для телевизионного сериала про сбежавшего из тюрьмы невинно осужденного, который начинает мстить своим врагам, — сразу купят.

— А разве это не история «Графа Монте-Кристо»?

— Точно! Ну а тебе-то что? Сюжет отличный, завлекательный. Только парень бежит из зоны, а на его невесте женился следак, который его и посадил. Ну и так далее…

— Я думал, что после Шекспира сюжетов просто не осталось.

— А мы думали, после Библии.

— Много вы о Библии знаете, вы же язычники.

— Много-немного, но, вообще-то, все это мы своими глазами видели и немало бы тебе могли рассказать.

— Ну так расскажите!

— Времени нет. Ты через пять минут умрешь, там тобою другие займутся.

— Будут мытарства?

— Будет намного хуже. Не надо было человека ножом резать.

— А мне понравилось. И нож хороший…

— Нож точно классный.

— Пока не умер, скажите, Христа видели?

— Конечно! Кто ж его не видел?!