– Ох, да иди ты! – Охваченный внезапным приступом ярости, Эсэнь швырнул кувшин с вином через всю комнату и разбил его вдребезги. – Думаешь, я этого не знаю? Будь проклята твоя педантичная ограниченность! Почему ты не можешь хоть на мгновение поддержать мои фантазии? Я знаю, что так, как раньше, быть не может. Знаю, что как раньше не будет. Знаю, что никогда его не прошу. Знаю.
Не дождавшись ответа Оюана, Эсэнь заметил:
– Ты не преклоняешь колени.
Он пошарил по столу, нашел еще один кувшин с остатками вина и заново наполнил чашку.
На Оюана внезапно обрушилось воспоминание о своем возвращении из Бяньляна. Тогда он опустился на колени только потому, что хотел вызвать в себе тот накал гнева, который был ему нужен. Но сейчас сердиться не было необходимости: все уже пришло в движение и будет продолжаться, что бы Оюан ни делал и ни чувствовал. Если бы он сейчас преклонил колени, то только потому, что ему этого хотелось. Эта мысль наполнила его чувством жаркого стыда.
Он тихо спросил:
– Вы хотите, чтобы я это сделал?
Эсэнь стукнул чашкой о столешницу, расплескав вино. Он взглянул на Оюана болезненным, голодным взглядом, который установил между ними почти физически ощутимую связь. Оюан услышал голос господина Вана: «Вы с Эсэнем совершенно разные». Сходство и несходство: трут и искра.
Но затем взгляд Эсэня потускнел, он снова перевел его на вино.
– Извини. Я давно уже разрешил тебе быть со мной честным.
Бурлящие чувства Оюана заставили его чувствовать себя моряком на судне в бушующем море во время тайфуна, который цепляется за каждое мгновение жизни, одновременно понимая, что впереди у него нет ничего, кроме черной глубины. Он произнес деревянным голосом:
– Вы Великий князь Хэнани. Не извиняйтесь. Эсэнь поджал губы:
– Да, Князь. – Пролитое вино растеклось по столу между ними. – Иди. Поспи немного. Будь готов к нашему выступлению.
Оюан удалился и пошел в свои апартаменты. Погруженный в тяжелые мысли, он был неприятно удивлен, когда увидел Шао и еще несколько своих батальонных командиров, ожидающих его в приемной.
– В чем дело? – Он заговорил на ханьском языке, так как все ожидающие его были наньжэнями. Этот язык неизменно казался ему чужим, когда он на нем говорил. Всего лишь еще одно из того, что у него украли.
Командир Чжао Мань, чьи длинные филигранные серьги придавали некоторое изящество его в остальном бандитской внешности, спросил:
– Генерал, правда ли, что господин Ван будет сопровождать нас?
– Мне не удалось отговорить Великого князя от этой идеи.
– Раньше он никогда этого не делал. Почему сейчас?
– Кто знает, что происходит в голове у господина Вана? – нетерпеливо ответил Оюан. – Ничего поделать нельзя, нам придется его терпеть.
– Господин Ван опасен, – сказал Шао. – То, что произошло с Алтаном…
– Все в порядке, – перебил его Оюан и смотрел ему в глаза, пока тот не отвел взгляд. – Великий князь лишил его большей части полномочий даже здесь, в Аньяне. А среди военных у него их совсем нет. Какую угрозу он может для меня представлять?
– Господин Ван не глупец, – тихо сказал кто-то.
– Хватит! Поедет он с нами или нет, это никак не повлияет на ситуацию, – нахмурился Оюан и ушел, оставив их перешептываться. Он не мог найти в себе силы, чтобы думать еще и о господине Ване. Он мог лишь продолжать идти вперед и верить в успех. Размышлять о том, что может случиться или что могло бы случиться, – это путь к безумию. На мгновение он почувствовал присутствие Эсэня – это было не какое-то конкретное воспоминание, а нечто сшитое из всех мгновений, прожитых вместе с ним: ощущение его тела, его запаха, его присутствия. Оно было интимным и совершенно ложным, и это было все, на что мог рассчитывать Оюан.
Бяньлян, расположенный на пороге северных срединных земель империи Юань, находился всего в трехстах ли к югу от Аньяна. На пути к нему не было гор или предательских речных переправ. Решительный монгол с несколькими сменными конями мог бы преодолеть это расстояние за один день. Даже для армии этот путь не должен был представлять трудности. Оюан смотрел на вереницу фургонов с припасами для целой армии, увязших в болоте по оси колес, и думал: «Убью его».
– Ну хватит уже! – сказал Эсэнь, когда Оюан доложил ему во время ночного разговора о положении дел. Он выплюнул шкурку жареного тыквенного семечка, будто целясь в голову господина Вана. – Да, я знаю, ты меня предупреждал. Я, глупец, вопреки всему надеюсь на перемены в его характере, на то, что он все же постарается быть полезным. Лучше бы я надеялся, что кони упадут с неба! А мне все время следовало ждать, что он постарается погубить меня своими выходками! – Он вскочил и остановился перед отцовским мечом на подставке, которую по его приказу слуги ставили каждую ночь в его юрте, разбивая лагерь. – Что я должен сделать?
Было не совсем понятно, кому он задает вопрос, Оюану или духу отца. Оюан, которому меньше всего хотелось, чтобы дух Чагана высказал свое мнение, коротко ответил:
– Накажите его.