Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Все просто: он начинает отходить от кошмара прошедшей ночи. Он начинает ощущать свои ребра, свои локти, свои колени, каждую свою мышцу. При малейшем движении волна усталости обрушивается на него. В голове его как будто что-то кипит, давит на глаза, сушит кожу лица, больно натягивая ее на скулах. Еще немного, и он заснет прямо на стуле, несмотря на шум в кафе. Однако самое трудное еще впереди. Теперь ему предстоит «обнаружить» труп. А ему так хочется спать! Все подумают, что горе подкосило его. В некотором смысле его изнуренный вид сослужит ему хорошую службу.

Он положил деньги на стол, обмакнул круассан в кофе. Кофе показался ему горьким, как желчь. Если поразмыслить, то встреча с жандармами не имеет абсолютно никакого значения: даже если жандарм вспомнит, что в машине сидела женщина, всегда можно сказать, что это была незнакомка, которую он согласился подвезти. Он подобрал ее на выезде из Анжера, а высадил в Версале. Никакого отношения к смерти Мирей… И потом, кому в голову придет выяснять его обратный маршрут? Даже если и будут какие-то подозрения на его счет, основное внимание уделят установлению его алиби. Равинель за пределы Нанта не выезжал. Примерно тридцать свидетелей смогут это подтвердить. Проверить, чем он занимался в это время, можно с точностью чуть ли не до часа. Никаких проколов. Например, среда четвертого числа (ведь вскрытие позволит уточнить время смерти с точностью до часа). Итак, в среду четвертого? «Да, конечно, я провел вечер в пивной «Фосс». Сидел там до полуночи, если не позже. Спросите официанта, Фирмэна, — он обязательно вспомнит. Пятого с утра я разговаривал с…» Но зачем лишний раз ворошить все это? Люсьена снова повторила ему все на вокзале, перед тем как сесть в поезд. Версия несчастного случая возникнет сама собой. У Мирей вдруг закружилась голова, она упала в ручей и сразу же захлебнулась… Такое случается сплошь и рядом. Конечно, возникнет вопрос: почему на ней одежда для выхода? Не в ней же она собиралась стирать белье? Но и этому можно найти объяснение: забыла отнести в дом выстиранное белье, пошла за мылом… Да никто и не будет задаваться подобными вопросами. А если кому-нибудь более по душе версия самоубийства, то и Бог с ним. Ведь два года, в течение которых страховые компании не выплачивают возмещения, уже прошли…

Без десяти семь. Пора! Равинель так и не съел третий круассан, а первые два застряли у него в горле какой-то тошнотворной массой, он никак не мог их проглотить. Он в раздумье постоял на краю тротуара. Мимо проносились автобусы и такси. Толпы служащих — обитателей пригородов — вываливались из дверей вокзала. Шорох шин по асфальту. Шарканье ног. Унылый пасмурный день в Париже. Да, пора идти.

Его пикап стоял неподалеку от билетных касс вокзала. Там висела большая карта Франции, очертаниями напоминающая раскрытую ладонь. Вся она была испещрена линиями, идущими сверху вниз: Париж — Бордо, Париж — Тулуза, Париж — Ницца… Линии удачи, линии судьбы. Фортуна! Судьба! Равинель задним ходом выбрался из вереницы машин. Нужно как можно быстрее уведомить страховую компанию. Послать телеграмму Жермену. Потом проблема с похоронами…

Мирей, без сомнения, хотелось бы чего-нибудь торжественного и, конечно, отпевания в церкви. Равинель вел машину как автомат. Ведь он так хорошо знает все эти улицы, бульвары… Да и движение еще не очень насыщенное… Мирей не была верующей, но ходила в церковь. Особенно по праздникам: ее привлекали орган, пение, красивые одежды священников. Во время поста она никогда не пропускала транслировавшиеся по радио проповеди отца Рике. Она не все в них понимала, но ей нравился его голос. И вдобавок этот отец Рике — перемещенное лицо!.. Порт-Клиньянкур. Розовый луч пытается пробить плотные облака… А что, если душа действительно существует? Говорят ведь, что мертвые видят нас. Кто знает, может быть, Мирей видит его сейчас? Тогда она должна понять, что он сделал это не по злобе. Смешно!.. Да, у него ведь нет никакой черной пелерины. Придется забежать в лавку, попросить соседку сшить ему траурную повязку. А Люсьена в это время будет преспокойно сидеть в Нанте. Ну где же справедливость?

Равинелю пришлось отвлечься от этих мыслей: перед ним оказался старенький «пежо», упорно не желавший уступить дорогу. Наконец удачным маневром Равинелю удалось обойти его перед самым Эпине, но он тут же притормозил. «Постой, постой… Я возвращаюсь из Нанта. Я еще не знаю, что моя жена мертва». Вот, это самое трудное. Я этого еще не знаю…

Вот и Ангьен. Он останавливается у табачной лавки.

— Здравствуй, Морен!

— Доброе утро, господин Равинель. Вы что-то припозднились. По-моему, обычно вы приезжаете раньше.

— Это из-за тумана. Ужасный туман! Особенно под Анжером.

— Знаете, я даже не представляю, что это такое — просидеть за рулем всю ночь.

— О, уверяю вас, это вопрос привычки. Дайте мне спички… Да, что у нас новенького?

— Ничего. Да и что здесь может произойти?