Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Равинель вышел из лавки. Тянуть время больше нельзя. Если бы он был не один, все было бы намного проще и не так страшно! И потом, если бы кто-нибудь мог подтвердить… Боже мой! Папаша Гутр собственной персоной. Вот это удача!

— Как дела, господин Равинель?

— Ни шатко ни валко… Я рад, что встретил вас. Я как раз вас искал.

— Что я могу для вас сделать?

— Мой сарай совсем разваливается. Того и гляди крыша кого-нибудь придавит. Вот жена мне и сказала: «Обратись к папаше Гутру».

— Вы говорите о сарае с маленькой прачечной в конце вашего участка?

— Совершенно верно! У вас найдется минутка? А заодно и выпьем хорошего винца.

— Понимаете… Мне пора на стройку.

— Да полно вам! Стаканчик мюскаде из Басс-Гулена. Прямо от производителя. Прекрасное вино, уверяю вас.

Сомнения Гутра длились недолго, и он уселся в машину.

— Но только на минутку! Тэлад уже ждет меня.

Они молча проехали несколько сотен метров, петляя между роскошными виллами. Равинель остановил машину возле железных ворот, украшенных табличкой «Веселый уголок», и дал продолжительный гудок.

— Подождите выходить. Сейчас моя жена нам откроет.

— Она, может быть, еще спит, — заметил Гутр.

— В такой-то час? Да еще в субботу? Вы шутите.

Он выдавил из себя улыбку и еще раз просигналил.

— Ставни еще закрыты, — сказал Гутр.

Равинель вышел из машины и крикнул:

— Мирей!

Гутр тоже вышел из машины.

— Она, должно быть, пошла на рынок.

— Вряд ли. Она же знает, что я должен приехать. Я ее всегда предупреждаю, если есть такая возможность.

Равинель сам открыл ворота. Голубое небо проглядывало кое-где в разрывах облаков.

— Бабье лето, — сказал Гутр. И добавил: — Ваши ворота в плачевном состоянии. Надо бы ими тоже заняться.

В почтовом ящике лежала газета. Равинель вынул ее вместе с торчащей из нее открыткой.

— Моя открытка, — пробормотал он. — Значит, Мирей ее не получила. Наверное, поехала к брату. Не дай Бог, если с Жерменом что-нибудь случилось. После войны он сильно сдал.

Он пошел к дому.

— Только скину пальто и вас догоню. Вы же знаете дорогу.

В доме пахло затхлостью и сыростью. Равинель зажег в коридоре лампу с розовым абажуром с кисточками. Мирей сделала его сама по модели, которую нашла в журнале «Мода и досуг». Гутр по-прежнему топтался у крыльца.

— Идите, идите, — крикнул ему Равинель, — Я иду следом.

Он задержался на кухне, чтобы дать Гутру возможность отойти подальше. Гутр крикнул, уже издали:

— До чего же хорош цикорий! У вас легкая рука.

Равинель вышел, оставив дверь дома открытой. Чтобы немного успокоиться, закурил сигарету. Гутр уже подходил к сараю. Потом он вошел, а Равинель остановился посреди аллеи, не в силах сделать больше ни шагу. Он не мог даже дышать.

— Эй, господин Равинель!

Гутр звал его, но ноги отказывались повиноваться Равинелю. Как поступить? Закричать, разразиться рыданиями? Или упасть Гутру на грудь, как это сделал бы человек, потерявший голову от горя? Гутр появился в дверях сарая.

— Вы уже видели?

Равинель вдруг с удивлением заметил, что он бежит.

— Что? Что случилось?

— Ох! Да не расстраивайтесь вы так. Все это еще можно поправить. Посмотрите!

Он показал на стропила и кончиком своего складного метра потыкал в дерево.

— Сгнило, совершенно сгнило. Стропила придется менять полностью.

Стоя спиной к ручью, Равинель не осмеливался повернуться.

— Да… Вижу… Совершенно сгнило… — невнятно пробормотал он. — Там еще мостки на берегу…

Гутр повернулся, и Равинель вдруг перестал видеть стропила. Все вокруг — сруб, стропила с толстыми балками — медленно поплыло у него перед глазами, вызывая приступ тошноты. «Я сейчас упаду в обморок», — подумал он.

— Цементные опоры в порядке, — продолжал Гутр совершенно нормальным голосом. — Мостки? Да, конечно. Но что вы хотите? Все изнашивается!

Идиот! Невероятным усилием воли Равинель заставил себя повернуться, и сигарета выпала у него изо рта. Перед мостками ручеек образовывал маленькое озерцо. В прозрачной воде были отчетливо видны камни на дне, ржавый обруч от бочки, длинные тонкие водоросли и край слива, где бегущая вода была насквозь пронизана солнечным светом. Гутр ощупал доски, выпрямился и оглядел внутренность сарая. Равинель тоже внимательно разглядывал все вокруг: поросшее чахлой травой поле, больше похожее на пустырь, мостки для стирки, заполненный золой очаг и пустую, голую цементную площадку, на которой они каких-нибудь два часа тому назад разворачивали брезент.

— Держите, — сказал Гутр, протягивая Равинелю сигарету и постукивая себя метром по ноге. — По правде говоря, — продолжил он, подняв голову, следовало бы заменить всю крышу. Но, будь я на вашем месте, я бы ограничился тем, что положил бы несколько кусков шифера…

Равинель смотрел на ручей за водосливом. Даже если допустить, что тело отнесло водой, что уже мало вероятно, оно неизбежно застряло бы в том месте, где ручей опять сужался.

— Все удовольствие обойдется вам тысяч в двадцать. Вы правильно сделали, что предупредили меня. Давно пора этим заняться. Иначе в один прекрасный день все это обрушилось бы вашей супруге на голову… Да что с вами, господин Равинель? На вас лица нет!