Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Поскольку Равинель не ответил, она пришла сама и встала в дверях ванной.

— Шум, — пояснил он. — Мы ее разбудим.

Даже не удостоив его взглядом, она с вызывающим видом полностью открыла кран холодной, потом кран горячей воды и вернулась в спальню. Ванна медленно наполнялась водой слегка зеленоватого цвета, с пузырьками. Легкий пар, поднимавшийся над поверхностью, конденсировался в круглые капли на стенках ванны, на стене ванной комнаты и на стеклянной полочке над раковиной. В запотевшем зеркале Равинель видел лишь свой смутный, неузнаваемый силуэт. Он попробовал воду, как если бы действительно собирался принять ванну, но тут же выпрямился. В висках у него стучало. До него снова дошла ужасная правда, и это было подобно удару кулака, какому-то внезапному просветлению. Он осознал, что/ он намеревался сделать, и его охватила дрожь… К счастью, это скоро прошло. Чувство того, что именно он, Равинель, виновен в происходящем, быстро рассеялось. Мирей выпила снотворное — вот и все. Ванна постепенно наполняется водой. Все происходящее никак не походит на преступление. Не происходит ничего ужасного. Все, что он сделал, — это налил воды в стакан и отнес жену в постель… Обычное дело. Мирей умрет, так сказать, по собственной вине, как бы от болезни, которой случайно заразилась. Ничьей вины здесь нет. У бедняжки Мирей нет врагов. Для этого она слишком заурядна… И все же, когда Равинель вернулся в спальню, у него вновь возникло ощущение, будто он видит какой-то чудовищный сон. Однако он четко понимал, что это отнюдь не сон… Нет, не сон. Вода с шумом лилась в ванну. Тело по-прежнему лежало на кровати, а женская туфля стояла на камине. Люсьена спокойно рылась в сумочке Мирей.

— Как ты можешь? — поморщился Равинель.

— Я ищу ее билет, — спокойно объяснила Люсьена. — Подумай, а если она взяла обратный билет? Нужно все предусмотреть… А мое письмо? Ты забрал его?

— Да, оно здесь, у меня в кармане.

— Сожги его немедленно. А то еще забудешь. Возьми пепельницу на тумбочке.

Равинель щелкнул зажигалкой, поджег угол конверта. Он бросил его в пепельницу только тогда, когда огонь начал уже лизать его пальцы. Бумага в пепельнице шевелилась как живая, черная с красной каймой по краям.

— Она никому не сказала, куда едет?

— Нет, никому.

— Даже Жермену?

— Даже ему.

— Подай-ка мне ее туфлю.

Он взял туфлю с камина, и в горле у него вдруг встал какой-то комок. Люсьена ловко надела туфлю на ногу Мирей.

— Как там вода? Наверное, уже достаточно.

Равинель двигался медленно, как лунатик. Он закрыл краны, и тишина тотчас оглушила его. В воде он увидел свое отражение, слегка искаженное рябью. Лысина, густые кустистые брови с рыжинкой, коротко подстриженные усы под носом несколько странной формы. Лицо энергичного, жесткого человека. Но это была лишь маска, иногда обманывавшая людей и обманывавшая самого Равинеля на протяжении многих лет. Только Люсьена не поддалась на этот обман.

— Поторопись! — бросила она.

Он вздрогнул и подошел к постели. Люсьена, подняв Мирей за плечи, пыталась снять с нее пальто. Голова Мирей моталась из стороны в сторону.

— Поддержи ее.

Равинель стиснул зубы, видя, как Люсьена точными движениями стягивает с Мирей пальто.

— Теперь клади.

Равинель осознал вдруг, что прижимает жену к своей груди как бы в любовном объятии, и это ужаснуло его. Он положил голову Мирей на подушку, вытер руки и с шумом выдохнул. Люсьена аккуратно сложила пальто и отнесла его в столовую, где оставалась шляпка Мирей. Итак, роковой момент наступил. Уже невозможно сказать себе: «Можно еще остановиться, прекратить все это!» Эта мысль уже неоднократно приходила ему на ум и даже как-то поддерживала его. Он утешал себя тем, что, быть может, в самый последний момент… Он имел привычку откладывать все на потом, ведь любой замысел, пока он не осуществлен, несет в себе какую-то успокоительную неопределенность. Его можно осуществить, а можно и отбросить. Он еще не является реальностью. На этот раз замысел материализовался. Люсьена вернулась, пощупала пульс Равинеля.

— Ничего не могу с собой поделать, — вздохнул он, — хоть и стараюсь изо всех сил.

— Я возьму ее за плечи, — сказала она, — а ты поддерживай за ноги.

Этим уже было задето его самолюбие, его мужское достоинство. Равинель решительно сжал руками лодыжки Мирей. Какие-то нелепые мысли теснились в его голове: «Мирей, малышка, уверяю тебя, ты ничего не почувствуешь… Ты же видишь… Я обязан сделать это… Клянусь, что не желаю тебе зла… Я тоже болен… Скоро и мне крышка… Разрыв сердца, и все…» Ему хотелось плакать. Люсьена ногой открыла дверь ванной. У нее была поистине мужская сила, вероятно, потому, что ей часто приходилось перетаскивать больных.

— Обопри ее о край ванны… Вот так… Достаточно. Теперь я и сама справлюсь.

Равинель отскочил назад так стремительно, что ударился локтем о полочку над раковиной и чуть не разбил стакан для зубных щеток. Люсьена опустила в воду сначала ноги Мирей, потом и все тело. Немного воды вылилось на кафельный пол.

— Давай побыстрей, — сказала Люсьена. — Иди за подставками… Они там, в столовой.