Табакерка Робеспьера

Процессия медленно двигалась по центральной аллее сада. По краям аллеи толпились зеваки. В толпе сновали уличные разносчики, продавцы газет и всевозможной снеди. Тут же шныряли карманники, для которых такое скопление народа представляет большой соблазн, и мальчишки, которым всегда и до всего есть дело.

Вдруг из этой толпы вырвался пожилой кюре в старой выцветшей сутане, с круглой розовой лысиной, окруженной венчиком седых волос. Бросившись наперерез торжественной процессии, он поднял руки к небу и закричал высоким пронзительным голосом:

– Остановитесь, слуги Сатаны! Одумайтесь! Ваши грехи и так переполнили чашу Господнего терпения, вы нарушили все Божьи заповеди, вы казнили невинных, разрушали храмы, расхищали церковные сокровища, оскверняли святыни, убивали божьих слуг, священников и монахов, но то, что вы собираетесь совершить сегодня, превосходит все прежнее в сотни, в тысячи раз! Не для вас ли всемогущий Господь сказал – не сотвори себе кумира? Вы же сотворили невиданного кумира и хотите воздать ему божеские почести!

К священнику кинулись двое крепких полицейских из тех, что служили в Комитете общественной безопасности. Они схватили кюре под локти и поволокли его прочь.

Священник, однако, не унимался, он кричал, срывая слабый голос:

– Имя вашего кумира – Сатана! Сатане воздаете вы сегодня почести, Сатане служит ваш главарь!

Ярость придала старому кюре нечеловеческие силы, он вырвался из цепкой хватки конвоиров, кинулся к Робеспьеру, размахивая руками и исступленно крича:

– Бешеная гиена! Ты можешь убить меня, но ты не убьешь правду! Ты – слуга Сатаны! Его печать на твоем челе! Ты будешь гореть в аду! И ты, и все твои приспешники!

Робеспьер стоял в растерянности, глядя на приближавшегося священника, заслоняясь от него снопом колосьев. В последний момент из рядов депутатов выступил Анрио с заряженным пистолетом в руке. Он поднял оружие, прогремел выстрел – и священник рухнул на песок аллеи, обагрив его своей кровью.

По толпе пронесся приглушенный испуганный ропот.

– Скверная примета, – проговорил Жан-Поль Лесаж.

– Не знал, мой друг, что вы так суеверны! – возразил бывший депутат от Лилля.

Постепенно толпа затихла, ропот, вызванный неприятным инцидентом, смолк, и шествие приблизилось к трибуне, воздвигнутой под руководством знаменитого художника Давида. Трибуна была украшена изображениями все тех же пшеничных колосьев и Свободы – молодой женщины в красном фригийском колпаке с поднятым над головой пылающим факелом.