Табия тридцать два

– Увы, Кирилл – и какой нелегкой, тяжелой правдой. Первым на зловещую роль художественных текстов, на исходящие от них угрозы указал Леонид Афанасьевич Зырянов (сделав громкий доклад на третью годовщину Переучреждения); вслед за этим вопрос стали обсуждать в университетах, потом подключились журналисты – в итоге развернулась общенациональная дискуссия. И вскоре обществу стало очевидно, что все произведения русской литературы чрезвычайно токсичны, что она целиком – скомпрометированное поле, как сказал бы Арон Нимцович. Но за счет чего удавалось этому злому мороку так долго висеть над нашей родиной? За счет помощи властей, разумеется. Здесь нужно вспомнить, что у истоков отечественной словесности стояли аристократы и монархисты: Державин, Карамзин, Пушкин. Царям и тиранам всегда нужно идеологическое обоснование своего правления, и литература охотно давала такое обоснование, индоктринируя массы идеями «превосходства» и «богоизбранности» русских. На самом деле только этой мощнейшей идеологической индоктринацией и можно объяснить тот факт, что люди совершенно не замечали вопиющего вреда, наносимого их душам русской литературой. А ведь достаточно было задать простейший вопрос: qui prodest[5]? Кому было выгодно лелеять сонм кошмарных историй о сумасшедших студентах, убивающих старух, и о мрачных нигилистах, насилующих девочек? Кто заставлял миллионы россиян читать эти истории в школе, переписывать под диктовку, заучивать наизусть? Понятно, что народ не стал бы так истязать себя по собственной воле. Все это делала власть. Но тонкость в том, что власть и сама точно так же была отравлена идеями русских литературных «классиков» (Толстой воспевает рабство крестьян, Горький воспевает принудительный труд заключенных, Солженицын воспевает ГУЛАГ как место возрождения «исконной России»), увлечена заветами господ-сочинителей – и спешила воплотить эти заветы в агрессивной внешней политике (как кто-то заметил в эпоху Кризиса, «путь к военным преступлениям вымощен томами Достоевского»). Получалось, что вся наша огромная страна – от первого министра до последнего дворника – заложница горстки мертвых белых мужчин, бормочущих с того света зловещие призывы: «Иль нам с Европой спорить ново? / Иль русский от побед отвык? / Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды, / От финских хладных скал до пламенной Колхиды, / От потрясенного Кремля / До стен недвижного Китая, / Стальной щетиною сверкая, / Не встанет русская земля?» И, как неизбежное следствие, в 2022 году…

Тут раздается телефонный звонок, и Дмитрий Александрович отвлекается, чтобы ответить (какой-то «Федя» смущенно что-то спрашивает, о чем-то напоминает, а Уляшов его отечески успокаивает и обещает непременно перезвонить через пару часов).

Кириллу же приходит в голову простой, но совершенно резонный вопрос.

– Дмитрий Александрович, а вредна только русская литература?