– Нельзя сказать, Кирилл, чтобы наша группа представляла собой какой-то очень могучий
Вопрос действительно странный, но Кирилл, и в самом деле листавший какие-то из книг той эпохи, решает воспользоваться случаем и щегольнуть познаниями.
– Да, Дмитрий Александрович, приходилось. Помню, у Льва Толстого в «Войне и мире» интересный дебютный ход: герои говорят на двух языках сразу, и выходит такая смесь «французского с нижегородским», как Пушкин шутил. Но в целом, конечно, совершенно некорректные вещи. Никакой логики передвижений; никакой внутренней необходимости: действие может повернуть в какую угодно сторону безо всяких последствий для произведения в целом (будто бы так и надо!); фигуры плохие, планы неясные, масса темпов тратится непонятно на что, единственная выявляемая стратегия автора – полный произвол (впрочем, это объяснимо, ведь автор один: как хочу, так и ворочу; солипсизм в чистом виде, да). Словом, я не удивлен, что теперь такие, хм, «творения» никто не читает. Скучно, натужно, тяжеловесно. Некрасиво. И главное: необязательно.
– Прекрасно сформулировали, Кирилл, по-капабланковски (просто и сильно)! Но, видите ли, настоящая беда заключалась совсем не в том, что российские авторы создавали скучные натужные тексты, которые сегодня почти невозможно читать. Ладно бы, и пускай бы не читали. Так ведь наоборот – читали, и преусердно (поверите ли мне?). Вот где трагедия, дорогой Кирилл! Читали всем домом, всем миром, всей страной, читали десятилетиями и столетиями, и преподавали в школах, и заучивали наизусть, и цитировали повсеместно, и исследовали, растрачивая на это народные деньги, и славили на любые возможные лады, и называли в честь писателей и поэтов пароходы, и аэропорты, и целые города, и ставили на площадях памятники, а если появлялся вдруг иной светлый ум и вопрошал, зачем же такое читать и тем более прославлять, так его подвергали остракизму, гнали с позором и не подавали руки. Но книги-то и были виновны в Кризисе.
– Книги?!