Людей было много, очень много. Но нас было больше. Потому что провести всю работу надо было как можно скорее: чтобы никто никому не успел ничего сообщить. А если кто и успел бы – чтобы ему не успели поверить. А если и поверили бы – то чтобы не смогли ничего предпринять. Чтобы всё произошло так, как я задумал.
Что будет потом – неважно. Надеюсь, меня поймут правильно.
Мне говорили, что, возможно, не стоило убирать всех. Но я не хотел рисковать: мало ли какие флуктуации могут произойти? И как отбирать тех, кого можно, кого нельзя? Нет уж: всех так всех. А потом посмотрим.
Такого широкомасштабного эксперимента не проводил никто. Возможно, боялись. Чего? Ответственности? Возмездия? От кого? От будущего? От потомков? Они должны за это быть только благодарны.
Нет, помнится, в США была попытка провести нечто подобное, хотя и несколько иного плана. Но в последний момент исполнители испугались. Чего – моральной ответственности? Или им помешал тот же «страх перед будущим»? Меня подобные страхи не мучают. Я считаю, что я прав – и, значит, я прав.
Я шёл по улицам и поглядывал на постепенно синеющее небо. Приближался рассвет. Он должен подтвердить мою правоту.
Да, люди – слишком большая ценность, чтобы ими разбрасываться. Правда, не все это понимают. Но когда-то должны начать понимать! Для этого я и решил провести свой сумасшедший эксперимент. Я надеюсь, все, кого мы успели убрать из города, сумеют найти себя в будущем. Пусть оно будет немножко другим. Но я не думаю, что оно станет от этого хуже.
Я вышел к вокзалу. В небесах послышался тяжёлый отдалённый гул. Ничего, я успею исчезнуть. Время ещё есть: часы показывали три часа пятьдесят пять минут.
Было двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года…
Ромашка
– Завтра тебя казнят.
– Вот как? Ты торопишься. Не терпится избавиться от меня?
– А чего тянуть? – высокий человек, затянутый в черную кожу костюма с золотыми бляшками, пожал плечами. – Так или иначе, а конец один…
– На моем месте мог бы быть ты…
– А ты стал бы затягивать?
– Да, ты прав… Я могу высказать последнее желание?
– Завтра… А, впрочем, говори: я не уверен, что завтра тебя кто-нибудь выслушает.
– Ты не будешь присутствовать на казни? Лишишь себя такого удовольствия?
– Поверь, мне не доставит это большой радости. К тому же у меня много дел.
– И ты не хочешь отвлекаться на мелочи… Понятно. Я многого не прошу.
– Как обычно: бокал вина, трубку табаку?
– Нет. Пришли мне ромашку.
– Ромашку? Ты с ума сошёл! Где я её возьму? Город покрыт камнем на тысячу миль!
– Если бы на твоём месте был я, цветы росли бы повсюду.
– Впрочем, да – цветочницы. Они торгуют цветами. Кажется, я видел их на площади. Подожди, я сейчас приду.
Лязгнула дверь. Узник не изменил позы. Лишь слегка усмехнулся:
– «Подожди…» Я могу ждать целую вечность!
Площадь была пуста. Лишь одна девушка с корзинкой стояла у фонтана в центре.
Затянутый в кожу человек в несколько шагов пересёк разделяющее пространство.
– Ромашки есть? – отрывисто спросил он.
– О, это вы! – пролепетала девушка.
– Ромашки есть? – повторил затянутый в кожу, оглядывая цветочницу. Пожалуй, ей меньше лет, чем показалось сначала. Девчонка совсем. Продрогла на холоде, а не уходит. Что ж, вот и дождалась, заработала на кусок хлеба.
– Одна осталась, – она протянула цветок. – Последняя.
Он усмехнулся, принимая цветок и бросая в корзинку золотую монету:
– У меня не последняя!
– Благодарю вас! – цветочница склонилась в глубоком поклоне.
Хм. И с чего бы вдруг он так расщедрился? Но не отбирать же монету. Это недостойно правителя. И к тому же: целое королевство за один золотой. Один раз можно побыть и щедрым.