Таблетки от жадности

– Вы все-таки не желаете уняться, – констатировал Маслин с грустной полуулыбкой. – Вы настойчивая, Димка тоже был таким. Только видите, как это кончилось. Ей-богу, очень не советую вам ворошить это осиное гнездо с красивым названием «санитарные службы города Тарасова». Один бог ведает, что они с вами сделают, если вы осмелитесь перейти кому-нибудь из них дорогу.

За время деятельности в качестве сыщика-любителя мне не раз приходилось выслушивать подобного рода предупреждения и даже угрозы. Все они были на один манер и примерно одного содержания, но почему-то всякий раз, когда я слышала их, все мое тело сковывал животный, утробный страх.

– Еще я очень хотела бы побеседовать с родственниками Дмитрия Сергеевича, – не унималась я. – С его мамой, сестрой и ее мужем.

– Ох, дитятко! – вполголоса воскликнул Константин Георгиевич, печально усмехнувшись. – Не жалеете вы никого, ни себя, ни других.

– Но почему же не жалею?..

– Очень вас прошу! – лицо заведующего пищевым отделом оказалось совсем близко с моим, темно-зеленые, цвета морской воды глаза, казалось, проникли в самую душу. – Пожалуйста, пощадите его мать, ей сейчас не до ваших допросов! И всей прочей его родне тоже. Подождите хотя бы несколько дней, пока боль утихнет. Поверьте, потеря единственного сына – вполне уважительная причина для тактичного обращения. Вы меня понимаете?

Сказав это, Маслин поспешно кивнул мне и направился вперед, к открытой могиле. Началась церемония последнего прощания с усопшим, присутствующие по очереди подходили к гробу, некоторое время глядели в лицо усопшего, некоторые, очень немногие, наверное, самые близкие наклонялись и целовали мертвое лицо. Мать и сестра Верейского в голос плакали и причитали.

– Ну что, Вовик, пошли тоже попрощаемся? – спросила я.

– Да ну его на хрен! – мой супруг был, как всегда, циничен. – Насмотришься на него, еще сниться будет!

Но я, решительно взяв его за руку, потащила вслед за всеми. Бормоча себе под нос что-то невразумительно обиженное, мой Володька тем не менее подчинился.

Лицо санитарного врача было бледным, но не желтым, восковым, как это часто бывает с лицами мертвых. Очень спокойное, совсем как во время ДТП, когда Костя Шилов и Павлик вытащили его из машины. Небольшая ранка на лбу под самыми волосами, откуда тогда вылилось столько крови, теперь смотрелась естественно и словно на своем месте. Признаться, в тот момент лицо Верейского показалось мне замечательно красивым, и если бы не Володька, потянувший меня за руку прочь от гроба, я бы еще долго созерцала его.

Когда гроб опускали в могилу, оркестр снова фальшиво и заунывно заиграл какую-то совершенно незнакомую мне траурную музыку, звучавшую глухо, как-то даже надтреснуто на открытом воздухе кладбища. Подходить и кидать землю в открытую могилу мы не стали, Володька потащил меня прочь с кладбища к автобусу, и я решила, что пора мне на этот раз подчиниться, и без того я испытывала его терпение достаточно долго.

Наконец мы поехали домой. Володька сидел, отвернувшись к окну, и отчаянно злился. Чтобы хоть как-то его задобрить, я взяла мужа за руку и, поглаживая, тихо проговорила:

– Ну, Вовик, ну потерпи еще немного! Сейчас мы приедем в город, пойдем там к Верейским на поминки, там ты сможешь хорошо поесть.

При слове «поминки» Володька вздрогнул и ошалело посмотрел на меня. Но потом махнул рукой, устало вздохнул и покорно, как бы говоря всем своим видом: ладно, делай со мной все, что хочешь, отвернулся к окну. На стекле мелким бисером блестели дождевые капли, потому что, едва мы погрузились в автобус, моросящий летний дождик сразу припустил с неожиданной силой.

* * *

Верейские жили в старинном, построенном вскоре после войны многоэтажном доме, в трехкомнатной квартире, так называемой «сталинке». В нашем неизбалованном избытком жилья городе такие квартиры ценились достаточно дорого. Потолки в них были высокими, окна светлыми, а комнаты просторными.

В главной, самой большой комнате квартиры Верейских теперь установлен был огромный длинный стол, целиком заставленный тарелками, салатницами, соусницами, разноцветными бутылками, разнокалиберными рюмками и прочими столовыми и питейными приборами. Из кухни, дверь в которую была распахнута настежь, доносились аппетитные запахи; какие-то женщины в передниках, повязанных поверх домашнего халата, сновали взад-вперед, на кухню и обратно. И глядя на царящую вокруг совсем не печальную, хотя несколько и приглушенную суету, видя все это столовое великолепие, я невольно вспомнила слова моей старой бабушки, говорившей, что на поминках нужно есть столько, сколько хватит сил, чтобы потом говорить: «Ну вот, наелся, как на поминках».