Мы поздоровались, и, вопреки моим ожиданиям, просьба уделить мне немного времени не была воспринята с нежеланием. Инга нравилась мне все больше, если, конечно, это спокойствие не являлось… частью ее имиджа.
– Инга… прошу прощения, Инга Леонидовна…
– Просто Инга, так гораздо лучше.
– Хорошо. Инга, я хотела бы уточнить один момент, который интересует меня в связи со вчерашним происшествием. Только прошу, не думайте, что это нужно мне для каких-то профессиональных целей, чтобы сделать репортаж, например. Это не так.
– Я и не собиралась так думать. Спрашивайте, пожалуйста.
– Дело в том, что всех членов съемочной группы вызывали для дачи показаний, и кое-что в манере опроса нам всем показалось странным.
– Что же именно?
– Следователь вел себя так, будто подозревал каждого, кто был в тот вечер в клубе. Почему? Ведь представители закона, казалось бы, должны стараться найти того, кому это убийство было выгодно, а не действовать наугад, пытаясь выдавить какие-то признания из каждого, кто попадает в их поле зрения и кто вчера находился на месте происшествия. Можете представить, нашего помрежа Валерию следователь довел до слез, что неудивительно с его манерой допроса.
– Кажется, я знаю, в чем здесь дело, – задумчиво сказала Инга. – Я наводила кое-какие справки насчет официального следствия… – Она запнулась, не желая приоткрывать детали, и то, что уже широко воспользовалась своим могуществом, чтобы выяснить интересующую ее информацию. – Оказалось, что момент смерти установлен очень точно, буквально до минуты.
Она вопросительно взглянула не меня, словно желая знать, понятно ли мне, что это означает. Пришлось признаться, что непонятно.
– Аню видели примерно за десять минут до того, как нашли мертвой. Момент смерти установлен точно, но трудно вычислить, кто именно в этот момент находился за кулисами, понимаете? По сведениям милиции, как раз в это время там мог быть кто угодно. Поэтому-то вас и допрашивали не формально, как свидетелей, а почти как подозреваемых. Этот метод будет применяться к любому, кто предположительно мог совершить убийство.
– За десять минут… – повторила я в раздумьях. – Получается, что девушка умерла сразу же.
– Да. В крови найдено небольшое количество алкоголя и огромная доза веронала. Смерть наступила мгновенно, что было, в принципе, неудивительно, если учесть, что и половина дозы могла легко отправить человека на тот свет. Но убийца решил действовать наверняка. Вполне разумно! Ведь если бы девушка вдруг осталась жива, она бы выдала его.
– Спасти ее было невозможно, – подвела я итог. – Но ведь не могла она распивать вино с первым встречным! Этот человек должен быть непременно хорошо знаком с убитой.
– А вот это совсем необязательно. Анечка была очень общительной девушкой, легко шла на контакт, и ей вовсе не нужно было хорошо знать человека, чтобы согласиться отметить вместе с ним свой успех.
– Она была на хорошем счету в «Классике»?
– Я бы сказала, на лучшем. Она вместе с другими девушками поступила на стажировку около трех месяцев назад и за это время сумела проявить себя в работе честной, добросовестной и инициативной. У меня, кстати, были большие надежды в отношении ее. Остальным девушкам я собиралась лишь выдать премии за время работы, но из них лишь двое были бы зачислены в штат: Аня и еще одна, Вика Аркадьева. Безусловно, Аня была нашей надеждой, и я всерьез думала о том, чтобы всячески способствовать ее карьере, потому и решила отправить ее на некоторое время за границу, чтобы она сама смогла представить себе специфику нашего бизнеса. Да и опять же смогла приобрести какие-то навыки…
– Но ведь ее могли убить как раз потому, что она была лучшей! Это ведь очень просто, убийство из зависти. Ведь кому-то это наверняка выгодно, нужно только выяснить, кому?
– Не все так просто, Ирина, – остановила меня Меранцева легким, но повелительным взмахом руки. – Не стоит думать, что единственной причиной убийства могла быть зависть. Подобные мотивы изрядно претерпели изменения, и не стоит искать во вчерашнем дне аналогию с убийством Моцарта.
– Можно задать вам вопрос?
– Конечно. – Инга провела рукой по распущенным волосам, доходящим до плеч, и вздохнула: – Простите за резкость. Мне трудно держаться. Она была для меня как… Простите еще раз. Что вы хотели спросить?
– Вы… вы сами думаете проводить расследование? Своими силами, не надеясь на правосудие?
Откровенный вопрос, заданный в соответственной манере – в лоб, требовал такого же ответа. Только тогда задавший его будет удовлетворен полученной информацией. Как психолог Инга, конечно, не могла не знать этого. И потому она взглянула прямо мне в глаза и произнесла:
– Я не буду проводить своего расследования. Считайте, что у меня есть на то личные причины. Я не могу их назвать, и никто не способен заставить меня сделать это. Пусть расследованием занимаются другие, все, кто интересуется этим делом. Я никому не буду мешать.