Табор уходит

Петрика глядел на нее с любовью, жалостью и недоумением. И эта женщина, думал он, была той самой юной возлюбленной, мысли о которой заставили забыть его обо всем? Ноги ее очерствели, словно поздняя кукуруза. Спина согнулась, как старый кабачок, который не сняли вовремя с грядки, и который невозможно есть. Груди отвердели и ссохлись, словно тыква, оставленная на грядке. Живот стал каменный, будто слежавшаяся пшеница. Взгляд колючий, как виноградная лоза, с которой сняли плоды. Щеки увяли, словно поздние, побитые заморозками помидоры…

Как потрепала ее жизнь, подумал Петрика, потрепанный жизнью. Потом оглянулся на мальчиков. Родика уже все рассказала ему о своей нелегкой судьбе, так что Петрика глядел на ее второго сына спокойно. Что же, значит, такова наша судьба, подумал он.

Оба они сидели у костра, поодаль спали сыновья, укутанные в гуманитарные одеяла.

 Он будет моим сыном, — сказал он Родике, — и мы всегда будем вместе.

 Как? — спросила она устало.

 Мы будем настоящей семьей, — сказал Петрика.

 Будем жить все вместе, рядом, в одном доме, радоваться друг другу, видеть дни друг друга, провожать ночи и встречать утра, — перечислил он.

 Увидим, как наши мальчики станут взрослыми и сами обзаведутся детьми, — сказал он.

 Состаримся и умрем вместе, — закончил Петрика.

 Быть вместе и значит быть семьей, — сказал он неуверенно.

 Настоящая семья это когда мать в Италии, отец в Подмосковье, а дети с бабушкой или в детском доме, — возразила Родика.

 А у нас будет не семья, а черт знает что! — сказала она.

 Ну что же поделать, — сказал Петрика, — с тобой я готов и на черт знает что, любимая.

 Кстати, — сказал он, — как насчет черт знает чего?

 Черт знает чего, чего мы не делали уже лет шесть, — сказал он.

Родика покраснела, и полезла вслед за Петрикой в землянку.

 Когда я решила, что лучше им умереть… — сказала она.

 Т–с–с, — сказал Петрика, которому Родика рассказала, как повесила сыновей, и вообще все рассказала.

 Иногда мне кажется, что они и так уже мертвы, — сказала она.

 Ну–ну, — сказал Петрика.

 Я все равно убила своих детей… — заплакала Родика.

 Все будет хорошо, — сказал Петрика.

 Это была гуманная жестокость, — сказал он.

 Я бы поступил так же, — подумав, решил он.

 Ты поступила мужественно, как и положено поступать каждой молдавской женщине, — сказал он.

 Тем более, — сказал он с ожесточением, — что молдавские мужчины давно уже перестали так поступать.

 Перестали быть мужчинами, — сказал он.

 Ох, — сказала она.

 Ну, ты — то не перестал быть мужчиной, — сказала она.

 Да, — сказал он.

 Ох, — сказала она.

 Не так сильно? — спросил он.

 Так, — сказала она.

 Еще, — сказала она.

 Сделай мне третьего, — сказала она.

Мальчики у костра делали вид, что спали.

Дерн шевелился.

***

… Лоринков и Петреску, выйдя на поляну, бросили велосипеды и оглядели кострище.

 Прошлой ночью здесь кто–то был, — решил лейтенант.

 Следопыт, — восхищенно сказал Лоринков.

 Костер еще теплый, — сказал лейтенант.

Оба путешественника за те полтора года, что шли от Кишинева к Касауцам, изрядно обтрепались. Левый ботинок Лоринкова был перевязан, а штаны Петреску кое–где залатаны. Полицейский и писатель возмужали, поседели и покрылись морщинами. Командировка их невероятно затягивалась, что, впрочем, в условиях событий в Молдавии особого значения не имело. Район Касауц, по слухам, отпал от Молдавии и там давно уже установилась исходническая ересь в качестве государственной религии. Лейтенант, правда, думал, что это клевета кишиневской пропаганды. Лоринков сомневался. В любом случае, им пришлось делать огромный крюк, чтобы не встретиться с передовыми разъездами войск северной республики Бельц.

Еще половина года была потеряна во время нашествия орды из Гагаузского халифата, которую пришлось пережидать в пещерах под Днестром. В общем, командировка обернулась целым путешествием, говорил Лоринков, которому это пошло только на пользу. Свежий воздух, отсутствие регулярных запасов спирта вернули писателю здоровый цвет лица, природный аппетит и любопытство к жизни. К тому же, за время путешествия у него был еще несколько видений, и лейтенант Петреску, — который был свидетелем этих трансцендентальных контактов со сверхъестественным, — смог убедиться в том, что Лоринков не фантазирует.

Он в самом деле общался с духами.

Что, впрочем, для практичного лейтенанта значения не имело. Моя цель, думал он, это Касауцкий карьер, где я обязан выяснить, куда пропали бывший комендант Филат, штатный доносчик Сахарняну и заключенный Серафим Ботезату.

 Знаете, — сказал Лоринков, обожавший поговорить о себе, — а ведь не вечно же я буду книги писать…

 Когда вы последний раз их писали? — скептически спросил Петреску, занявшись починкой велосипеда.

 Не все мне писать, да писать, — сказал, не обижаясь Лоринков.

 Вот кончится война, — сказал он мечтательно, — брошу все, куплю костюм…

 Синий, обязательно ярко синий, приталенный, и чтоб рубашка с кружевным воротом, как у аристократа, — уточнил Лоринков.

 Туфли лаковые, сумку как для ноут–бука, чтоб форсить…