Табор уходит

 Ну, без ноут–бука, конечно, он–то сам дорогой…

 И поеду в город, учиться, — сказал он.

 На агронома, там, или инженера, — закрыл глаза он.

 В люди выбьюсь, — сказал он.

 А пока… — вздохнул Лоринков.

 Пишу тут для вас, пишу… — пожаловался он.

После чего прилег у костра, хлебнул вина, и уснул. Петреску, скептически глядя на напарника по путешествию, хмыкнул и покачал головой. Ишь чего удумал. В люди…

…яркое Солнце ослепило Лоринкова, когда же он поднял глаза, то увидел над собой двенадцать прекрасных дев.

 Девчонки… — сказал радостно Лоринков, которому изрядно надоело видеть всего одно лицо, лейтенанта Петреску.

 Бессмертные девы, — поправила одна, с золотой косой, собранной на голове в корону.

 Бессмертные девчонки… — сказал Лоринков, глупо улыбаясь.

 Сексист, — осуждающе сказала дева.

 Феминист, зуб даю, — волнуясь, сказал Лоринков, неотрывно глядя в декольте девиц.

Девушки стали плясать вокруг него, взявшись за руки. В волосах у первой была роза, у второй — ромашка, у третьей — маргаритка, у четвертой — подснежник, у пятой — желтый осенний лист, у шестой — хризантема, у седьмой — снежинка, у восьмой — колокольчик, у девятой, — цветок винограда, а трое были простоволосыми.

 Времена года, — догадался Лоринков.

 Догадливый человечек, — смеялись девушки.

 Вы и есть двенадцать? — спросил Лоринков.

 Мы Дюжина, — ответили они.

 Так это вас мы ищем? — спросил Лоринков.

 Нет, человечек, — смеясь, ответили девушки.

Лоринков расстроился. Их с лейтенантом Петреску странствия, казалось, не имеют конца. Да и смысла тоже, признавался сам себе Лоринков. Ничего не менялось из–за того, что они перевидали уже, наверное, все злодеяния и жестокости, которые только творились на молдавской земле. Иногда они — по мере сил — пытались что–то сделать, а иногда просто смотрели. Но разве от того, что беды Молдавии увидят на четыре глаза больше, — думал Лоринков, — беды эти уменьшатся?

 Не сомневайся, — пропели девушки, и сняли с себя платья.

Белоснежные, как мрамор, и пышные, смуглые и подтянутые, с веснушками на груди и впадинками меж ягодиц… Такие разные! Лоринков почувствовал головокружение и понял, что очень давно не видел женщин. Может, дезертировать, подумал он. Но куда бежать, подумал писатель. К тому же, из–за войны и разрухи в Молдавии не то, что женщину в розовых сапогах, — даже просто в сапогах не встретишь! Все носят какие–то мешки вместо платьев, лица чумазые, волосы растрепанные… О, совсем не такими были двенадцать прелестных искусительниц, окруживших Лоринкова сейчас!

Девушки запели:

 Благодари Его за то, что стал тебе крепкой стеной, и не ной!

 Умрут губители и сгинут мучители, Он же укроет вас от бедствий!

 Благодари Бога за то, что не оставил вас и поселился с вами.

 Звали его Серафим и открыл вам глаза.

 Он судит вас, но не покинут вас, даже когда вы в дурных мыслях.

 Он утвердил вас, и тайну истины укрепил в вашем сердце.

 И скоро уже Бог рассудит ваше горе, распознав ваши беды.

 И спасет душу бедняка в логове львов, что, как меч, заострили свой язык.

 Но Бог заградит их зубы, чтобы не растерзали душу бедняка и нищего, и убрал их язык.

 И он превратит бурю в затишье, и душу неимущего спасет, как тело из пасти львов.

 Среди Дюжины, которую ты ищешь, будут мужчины.

 Среди Дюжины будут и женщины.

 И ты сам удивишься тому, кто будет в ней!

После этого девушки, рассыпавшись по поляне, стали со звонким смехом собирать цветы, возникшие словно из ниоткуда, и плести из них венки. Играть в прятки и догонялки. Звонко смеясь, одевать венки на Лоринкова, тормошить его, щипать, и гладить по щекам.

 Шалуньи, — говорил Лоринков.

Девушки смеялись и веселились еще больше. Сплетя из своих кос сети, набрасывали они их на Лоринкова, играли в ручеек, салки, и касались человека все откровеннее. Богини, думал Лоринков, затаив дыхание.

 Человек, найди Дюжину, — говорили они.

 И вернешься к людям, — пели богини.

 Будешь глядеть на улыбки женщин.

 И вернешь улыбки женщин в Молдавию!

Лоринков, счастливый, кивал и тянул к нимфам руки, но девушки ускользали, словно ручей, а потом и правда превращались в ручей. Глубокий, прозрачный, серебристый, он звенел, бросая воду пригоршнями на камни под прохладным ноябрьским небом Молдавии. Нимфы, нимфы, грустно качал головой Лоринков, присев у воды, и, слыша за спиной смешки, оборачивался. Они — все двенадцать — прятались за деревьями, и грациозно выставляли из–за стволов обнаженные ножки. О, радостно кричал Лоринков, и со смехом бежал за прелестницами, падая лицом в охапки теплых почему–то осенних листьев. Девушки же набрасывались на него, тормошили его и смеялись, тормошили, тормош…

 Вставайте же, да вставайте же! — тормошил его Петреску.

Лоринков со свинцовой — как всегда после видений, — головой поднялся. Он лежал у погасшего костра лицом в куче холодных листьев, рубашка его была расстегнута на груди.

 Что это со мной? — спросил он Петреску.

 У вас, видимо, было видение, — объяснил лейтенант, — вы лежали, счастливо улыбаясь, у огня, пускали слюни и все бормотали что–то насчет каких–то шалуний.