Табор уходит

Научные работники Молдовы вместе со всем молдавским народом еще теснее сплотятся вокруг Молдовы и Евроинтеграции, вокруг любимого вождя и друга, господина и. о. президента Михая Гимпу, вокруг молдавского парламента!

Президент Академии Наук, Николае Прост.

Председатель Академии музыки и искусства Павел Стратан

Председатель Академии гадания по облакам, Игнат Лолипопу.

Председатель Академии политкорректности и защиты прав сексуальных меньшинств, Роман Кройтор.

Академики: О. К. Пештерян, И. Д. Дыгало, В. С. Соловьев, М. Цвиг, О. Рейдман, С. Дроботу, и многие другие.

***

 Чего там, Колька? — прохрипел избитый Штефан Урыту из угла камеры.

 Шьют нам, друзья, срыв европейской интеграции, — сказал Николай Дабижа, сплюнув кровью и кусочком легкого.

 Если срыв евроинтеграции пошел, — сказал Ходыркэ, — то нам конец, товарищи.

 Это вышак, — подтвердил угрюмо замкнувшийся в последние дни Урекяну, и добавил, — если бы хотя бы просто связь с «Аль — Каедой» примазывали, могли бы Касауцким карьером отделаться.

 Касауцкий карьер он вроде смертной казни, только замедленной, — сказал грустно Урыту.

 Заткнись, европротивленец, — сказал Петренко, до последнего надеявшийся на чудо.

 Банда ублюдков, — прошипел он, — все вы здесь за дело, один я по ошибке…

 Ничего, суд и господин Киртока разберутся кто из нас кто! — сказал Петренко и отвернулся к стене.

 Не спать днем! — крикнул из–за двери надзиратель.

 Так точно, господин надзиратель, — сказал Петренко и угодливо сев, стал вслух и с выражением читать молитву Еврокаргокульта.

Остальная камера замолкла. Глядя в серый потолок, мужчины мысленно прощались с жизнью и подводили итоги. Все они были очень сильно избиты, на каждом лице багровел, лиловел и зеленел — причем одновременно и отдельно — синяк. Волосы были изодраны клочьями. Носы перебиты. Руки вывернуты, спины в шрамах от бичевания. Разумеется, ни один из тех, кто находился в камере, вовсе не был противником интеграции Молдавии в ЕС. Более того, все они были активными ее сторонниками. В прошлой жизни Николай Дабижа был молдавским националистом, который назначил себя поэтом, Штефан Урыту — молдавским националистом, который назначил себя правозащитником. Оставшиеся трое назначили себя следующим образом: Петренко назначил себя политиком, Урекяну — хозяйственником, Ходыркэ — академиком. При этом они, естественно, тоже были молдавскими националистами. Все они исповедовали Еврокаргианство, все писали и говорили многочасовые речи о неминуемом вступлении Молдавии в Европейский Союз. Так за что они здесь?! Тем более, как враги вступления в Европу, саботажники и евронепротивленцы?! Поначалу Дабижа, — самый рьяный евроинтегратор, — не верил своим глазам и чувствам, особенно, когда его начали пытать. Потом понял, что это какой–то гигантский заговор. Затем сломался, и стал хотеть только поесть, попить, пописать, поспать и умереть. Он находился в заключении уже больше года, его арестовали прямо в баре Союза Писателей, где он занимался текущим литературным процессом — пил водку и кричал, что молдаване это богоизбранный народ…

 Дабижа, на выход! — рявкнул надзиратель.

Дабижа встал у стены, дождался, пока откроется дверь, дал себя обыскать, потом пошел в коридор. Привычно глядел себе под ноги. В углу коридора, там, где стоял часовой под флагом Евросоюза, увидел бычок. Надо будет попросить охранника на обратном пути остановиться и тайком поднять, подумал Дабижа. В кабинете следователя он, впрочем, об окурке забыл. Ведь на месте его обычного мучителя — господина Анатолия Лянкэ, обожавшего втыкать маникюрные ножнички в коленную чашечку Дабижи — сидел сам Верховный судья, господин Дорин Киртакэ. На минутку в Дабиже шевельнулось что–то похожее на надежду. Недоразумение, сейчас все выяснится, подумал он. В кабинете было очень светло, и стула для подследственного не было. Так что он просто стоял…

Первые пару часов Верховный ничего не говорил Дабиже, только писал что–то в тетрадке. Какой молодой, думал с умилением Дабижа, как много забот. Охранять Родину от всяких отщепенцев, которые не хотят видеть Молдову в Европ–п–п-п-хрпрп…

 Не спать, — мягко сказал Киртока.

 Пардон, — ответил Дабижа, после чего слезливо добавил, — я старый больной человек, румынский поэт, совесть наци…

 Ножничками? — спросил Киртакэ.

 Пардон, — сказал Дабижа и заткнулся.

 Эх, — сказал Киртака, встал, и потянулся.

В плечах у Верховного что–то хрустнуло. Дабижа со слезами вспомнил, как хрустнул его локоть после первого месяца заключения. Так хрустнул, что рука сейчас неестественно вывернута и никогда больше не согнется. Сам виноват, сказал следователь. Почему упорствовал, не признаваясь в своих встречах с тем–то и тем–то…