Табу

– А что за красавчик был с тобой? – вдруг выплюнула я. – Может, он присоединится, а то ты какой-то робкий сегодня…

Не успела договорить, как Лазарь, быстро расстегнув ширинку, вошел в меня, не переставая кружить пальцами по клитору. По-хозяйски привычно, по-свойски проворно. Его движения были резкими, почти болезненными, достающими до самой глубины спящей души. Сил не было даже кричать, сил не было даже дышать…

Я была куклой, которая замолкала, как только сильные руки касались когда-то холодного тела, стала одной из тех жадных девиц, которые гуляли по краю полного удовольствия, граничащего с бездумной нимфоманией. Точно! Только этим я могла объяснить свою покорность. Несмотря на мозговую борьбу, на внутренний диалог, пестрящий колкими фразами, тело подписывало капитуляцию снова и снова.

– Я понял, что заткнуть тебя можно только одним способом, – шептал он, наказывая меня за сказанные слова с яростным рвением. – Ты когда-нибудь научишься фильтровать свои слова. Я обещаю…

Плохо понимала, о чем он говорит. Единственной целью было получить облегчение. Скинуть тяжесть, роившуюся в теле, избавиться от жгучей боли спазма всех мышц, расправить сжатые легкие и забыть об этом наваждении. Затекшие от странного положения ноги ныли, но удовольствие прокатывалось теплыми волнами по онемевшим тканям, пробуждая колющие ощущения вновь и вновь.

Мне нужно было уйти… Но я не могла думать. Тело сжалось в микроскопический комок, увлекая за собой весь воздух, трещащий от разрядов страсти. Лазарь все чувствовал, поэтому замедлился и убрал руку, крепко сжав мой подбородок, чтобы заглянуть в глаза, которые я отводила, стараясь не поддаваться его магии. НЕТ! НЕ БУДУ СМОТРЕТЬ!

– Ты будешь меня брать при каждой встречи? Или начнем пропускать?

– Да, – рваное дыхание приятно отдавало мне в грудь. – Библиотека, магазин, подвал… Тюрьма… Буду брать, пока не станет тошно! А как только привыкну, начну бороться с этим уже испробованным методом. Я буду брать тебя, как только ты откроешь свой рот, осыпая все вокруг дерзостью. Буду стирать грязь с твоих губ, буду стучаться до тех пор, пока ты не сдашься. Капитуляция, Кошка. Только полная капитуляция, слышишь?

Мир, сжатый в крохотную коробочку, вдруг взорвался. Волны колик побежали по коже, опережая бушующие мурашки. Мышцы, уставшие от напряжения, расслабились, а капли пота побежали по шее, скрываясь в полупрозрачном кружеве платья. Голова неистово кружилась, а в животе разливалось тепло хаотичными волнами непокорно бушующего океана. Оно, как тягучая лавина, пожирала, испепеляя привычную меня. Он же спалит все вокруг… Мы сгорим. Я сгорю. Всех спалим… К чертям!

– Спасибо, – прошептала я, наблюдая, как Лазарь чуть обмяк, наблюдая за мной, затем, воспользовавшись его расслабленностью, выскользнула из рук.

– Стой! – вскрикнул он в открытую дверь, шокируя своим бесстыжим видом возбужденности до сих пор румяную гардеробщицу.

Глава 13

Шарил по залу, пытаясь отыскать эту дрянь. Еще ни одна женщина не бросала меня вот так: со спущенными штанами, демонстрируя старушке-гардеробщице свою полную боевую готовность.

Она таилась, выжидала подходящего момента, чтобы щелкнуть меня по носу, показывая весь спектр своей коварной женской сущности. Кстати, поговорка про рыбку здесь, как-никак кстати. Самое дерьмовое, что ей это удалось. Кошка… Как я ей это позволил? Вроде, все предусмотрел: обездвижил, сказал милые и совершенно невинные пошлости, так любимые девичьими ушками, смотрел в глаза, пытаясь прочесть мысли. Но нет! Сорвалась! Пакость такая!

Зал ресторана уже кишел родственничками. На фоне кричащей роскоши в интерьере, лаконичность современности в оформлении зала смотрелась очень изящно: белоснежные с серебряной канвой скатерти  на небольших столиках, квадратные стеклянные вазы, заполненные переливающимся стеклярусом, и плавно спадающими ветками орхидей оттеняли утонченность сервировки. По периметру просторного зала в высоких вазонах нежными бутонами кустились белоснежные  гортензии, украшенные сверкающими жемчужинами, а под самым потолком порхали тысячи бабочек цвета первого снега. Они хаотично перелетали от одного бра к другому, ловко огибая полупрозрачные ленты шелка, увитые сверкающими гирляндами. В воздухе висела дымка навязчиво-дорогих ароматов: сладость парфюма, терпкость льющегося рекой алкоголя, резкость густого сигарного дыма, изысканность разносимых закусок и нежность цветочных ноток.

Казалось, что Моисей сделал все, чтобы каждый из присутствующих ощущал себя неуютно в этой сказочной красоте. Лишь только его дочь могла сверкать подобно звездочке среди серой массы приглашённых.