Табу на вожделение. Мечта профессора

Каримов дернулся, как от приличного удара в челюсть. Жесткого и беспощадного. А после недоуменно нахмурился, скрипнул зубами, шумно вытолкнул из себя весь воздух и… замер. Кажется. Ну… по крайней мере, моргать точно перестал. Зато на нее уставился широко раскрытыми глазами. И зыркнул при этом так, будто хотел испепелить на месте — с примесью раздражения и вожделения в потемневшем взгляде. И от того самого взгляда — безумного, убийственного и вконец остервеневшего — у Поповой сердце замерло в груди. Оно почти остановилось, отказываясь гонять кровь по венам. В тот же миг резко захотелось разжать собственные пальцы и отдернуть руку. Ей показалось, будто она прикоснулась к настоящему высоковольтному проводу. Оголенному. Искрящемуся. И буквально вибрирующему от напряжения, от силы тока, бурлящего в нем.

«Боже…»

Невольно вздрогнув, Юля увлажнила свои моментально пересохшие губы.

И с трепетом обнаружила, как сильно у Марата расширились зрачки. Они поглотили своей чернотой почти половину его и без того темной радужки.

Подобное (до жути пугающее) зрелище нашло какой-то отклик в ее душе.

Девушку прямо в жар кинуло. А щеки обожгло болезненным румянцем. Превозмогая дичайшее желание скинуть с себя пиджак (ибо на лбу выступила испарина, а по спине стекла капля пота), она думала об одном:

«Какого черта я застыла? Почему тоже надрывно дышу и таращусь Серпу прямо в глаза? Почему не могу отвернуться? Да что со мной не так?»

Разозлившись на саму себя, Попова шумно сглотнула, но все же отняла руку. Правда, всего на крохотное мгновение. Ведь секунду спустя, собрав в кулак все свое мужество, Юля потянулась к «пострадавшему» глазу Марата Евгеньевича. Ее пальцы безбожно тряслись, сердце трепыхалось за ребрами на пределе возможного, а во рту стало сухо до противной горечи. Но…

«Я должна! Должна! Он не справится сам — здесь нет зеркал!»

— Не вздумай! — сквозь гул в ушах различила хриплый, изменившийся до неузнаваемости голос заведующего кафедрой. Мужчина напряженно вцепился в локотники своего кресла. Да так сильно, что побелели костяшки.

— Я всего лишь… пытаюсь помочь, — отозвалась она еле слышно. Вкрадчиво.

— Похвально! — прилетело в ответ. — Но я не нуждаюсь в чьей-либо помощи!

— А вот мне так не кажется, — нервно хихикнула, осторожно «прицеливаясь».

— Попова! — его яростное шипение эхом отразилось от стен кабинета. — Ты же своими когтищами без глаз меня оставишь! Это не ногти, а… штык какой-то!

«Ой, да какие там когтищи? Обычные ногти. Очень даже средней длины!»

— Тише, Марат Евгеньевич! — будто со стороны Юля услышала свой нежный убаюкивающий шепот. — Просто… не дергайтесь, ладно?

Он ничего не ответил, продолжая прожигать в ней дыры странным взглядом. Но стоило слегка надавить на нижнее и верхнее веко своего «пациента» (исключительно для лучшего обзора), мужчина резко зажмурился.

Его кадык напряженно дернулся. На скулах заиграли желваки.

— Живее! — сухо бросил Каримов, когда вновь открыл глаза.

Послушно кивнув, Попова принялась за дело.

— Посмотрите влево! — руководила процессом. — Теперь… наверх! Вот она! Вижу… ого, здоровенная какая! Это вам за вре… хм, неважно. Сейчас я ее достану, и сразу полегчает. Не волнуйтесь, я все сделаю… очень аккуратно!

Уже спустя секунду Юля потерянно улыбалась, демонстрируя мужчине довольно крупную соринку, прилипшую к подушечке указательного пальца.

— Вот и все…

Профессор ее энтузиазма явно не разделял — в его глазах плескалось безумие.

Оскалившись и скривившись будто от невыносимой агонии, он гневно проскрежетал:

— Нет!

От улыбки на лице девушки не осталось и следа. Лишь тревога.

— Что нет? — переспросила она, обмирая изнутри от волнения.

— Не все! — прозвучало, как приговор.

* * *

Каримов с грацией хищника поднялся с кресла. Быстро. Стремительно.

Не дав опомниться, он молниеносным движением дернул ее на себя. От соприкосновения с его каменной грудью весь воздух махом вышибло из легких. Зубы противно клацнули друг о друга. Юля изумленно охнула, а Марат тем временем схватил ее за талию и (в одно касание, будто она вообще ничего не весила) поднял высоко над полом, вынуждая взвизгнуть от страха и рефлекторно обхватить бедрами его талию, дабы не упасть.

Мертвой хваткой вцепившись в крепкие мужские плечи, Попова завопила:

— Ай! Ай! Что вы делаете? Только не уроните меня! Поставьте на место!

Профессор заставил ее умолкнуть прямо посреди фразы, опалив щеку своим безбожно горячим дыханием. Тяжелым. Порывистым. А после, издав звук, напоминающий глухой мучительный стон, припал к ее беззащитному горлу.

«Господи…»