Внутри будто водородная бомба взорвалась — так дико загромыхало сердце. Перед глазами все поплыло, и предметы потеряли свои четкие очертания. Низ живота наполнился предательским теплом, его точно пламенем лизнуло. А грудь внезапно потяжелела, сделавшись до одури чувствительной.
С головы до пят покрывшись крупными мурашками, Попова тихо всхлипнула. В тот же момент Каримов усадил ее на свой рабочий стол прямо поверх бумаг и еще плотнее вклинился между разведенных ног.
Подол ее платья предсказуемо задрался, практически полностью обнажая бедра, обтянутые тонким черным капроном. Именно их-то он и стиснул своими ручищами, срывая с губ девушки очередной изумленный вздох. Смутившись, Юля попыталась вернуть ткань на место, спрятаться от его голодного алчного взора, но Марат перехватил ее руки, прижал их к столу и зафиксировал своими ладонями. Уже ничего не понимая, она запаниковала. Собственная реакция на Серпа ужаснула ее не меньше. Пугала до чертиков. Оттого и мозг работал туго. Заторможенно. Прилагая титанические усилия, чтобы вырваться из его тисков, девушка взволнованно пропищала:
— Что вы… что вы творите? Не трогайте меня!
Тишина в ответ. Лишь сбившееся дыхание и взгляд — как будто сквозь нее.
Попытка боднуть его головой в солнечное сплетение лишь усугубила ситуацию. Удара не случилось — мужчина проворно отклонился. В наказание же достаточно больно укусил Юлю за подбородок, призывая к смирению.
— Ай! — дернувшись из последних сил, она смогла наконец освободить одну руку. Но вместо того, чтобы расцарапать ему рожу, уперлась ей в его тяжело вздымающуюся грудь, намереваясь оттолкнуть. — Вы что, с ума сошли?
— А ты? — с отчаянием в голосе выплюнул профессор. — Разве нет?
— Отпустите! Немедленно!
— Решила поиграть со мной, пташечка? — лихорадочный взгляд глаза в глаза, не мигая. — Это ты зря! Я ведь могу и… согласиться!
Обхватив ладонями ее лицо, Каримов решительно подался вперед.
— Ну так что, Юля? Мне согласиться или как?
— Поиграть? Я не… О чем вы вообще? — выпалила она, заикаясь. — Я же просто помогла вам и… Марат Евге…
Но Юлю он уже не слышал. Да и она ничего не слышала.
Ни сокрушенного мужского хрипа, полного наслаждения.
Ни грохота папок, упавших со стола на пол из-за их манипуляций.
Ни собственного предательского стона.
Кровь ударила в голову, и разум тотчас же отключился, как только Серп обрушился на ее губы, жестко сминая их своим жадным ртом.
Растворяясь в ощущениях, цепляясь за последние крохи самообладания, девушка протестующе мычала и отчаянно молотила кулаками по его груди.
Но… чем крепче он прижимал Юлю к себе, лишая воли, чем больше углублял поцелуй, ненасытно вгрызаясь в ее губы, тем меньше она сопротивлялась. Марат, точно одержимый, воровато шарил руками по ее телу. Гладил. Щипал. Беспощадно сминал упругую плоть. И в какой-то момент этого безумия Юля поймала себя на мысли, что больше не сопротивляется. Что пылко отвечает на поцелуи этого тирана. Причем не просто отвечает, а полноценно участвует в процессе. Прижимается к нему. Впивается ногтями в его плечи. Оставляет красные борозды на шее.
Хватает за коротко стриженные волосы. И настойчиво пытается стянуть с него рубашку, пока он укладывает ее спиной на столешницу, задирает подол платья до груди, оголяет живот, чуть спуская колготки, и целует его.
От удовольствия, промчавшегося по телу, Попова зажмурилась.
Прозрение точно обухом шарахнуло по голове. Со всей дури. Не щадя.
Страх мгновенно сковал нутро своими ледяными щупальцами.
Прострелил грудную клетку. Превратил в камень каждую мышцу.
Зато проклятое наваждение спало. И сознание прояснилось.
Уставившись на Каримова широко распахнутыми перепуганными глазами, Юля уперлась руками в его мощные плечи и попыталась оттолкнуть от себя.
— Нет! — прокаркала чужим голосом. — Нет!
Мужчина не отреагировал. Никак. Даже не сдвинулся с места.
Тогда девушка забрыкалась как сумасшедшая, вереща во всю глотку:
— Не прикасайтесь! Не смейте! Марат Евгеньевич… пожалуйста, отпустите! Что с вами такое? Какая муха вас укусила? Я не хочу! Марат, я не хочу!
Хвала небесам, ее тирада подействовала на заведующего кафедрой отрезвляюще. Недоуменно хмурясь и тяжело дыша, он отстранился.
— Да ну на хрен! — обронил глухо, будто не веря своим глазам. — Серьезно?
А после неуверенной шаткой походкой побрел куда-то. Спустя секунду Каримов настежь распахнул окно своего кабинета и вцепился в подоконник с таким лютым бешенством, что бедный пластик жалобно заскрипел под его руками. Не оборачиваясь, он отчеканил тоном холоднее арктических льдов:
— Уходи!
— С радос…
— БЕГОМ!